-  Когда не скажу, врать не буду, запамятовала, а только тогда моего Ивана турки убили, когда город Измаил у них брали.

    Измаил меня добил, и я переменил тему разговора. Брали его, кажется Суворов с Ушаковым, о-очень давно, еще при Екатерине. Однако даже если принять, что убили Марфиного мужа во вторую мировую войну при мелких, - было там что-то такое, - конфликтах с Турцией, ей тогда должно быть прилично за семьдесят лет. Если же судить о возрасте по тому, что я недавно видел в бане, то ей где-то между сорока и пятьюдесятью годами, даже несмотря на немолодое лицо.

    Впрочем, своеобразные народные трактовки истории меня не удивляли. Один мой одноклассник в седьмом классе до хрипоты спорил, доказывая, что белые были немцами. Так почему бы неграмотной крестьянке не считать, что ее муж погиб от турок под Измаилом, а не от китайцев на острове Доманском, что хоть как-то состыковывается по срокам.

    Разговор наш постепенно перешел на бытовые темы. Выяснилось, что Марфа Оковна жила натуральным хозяйством. Раньше, пока был колхоз, работала в нем. Потом, в семидесятые годы, деревню объявили неперспективной и жителей перевезли в село. Осталось здесь доживать век несколько стариков. Хорошие избы вывезли, какие на новое место, какие на продажу. После смерти последней старушки, лет пять назад, Марфа Оковна осталась одна. Людей она встречает, когда гоняет корову на случку, да пару раз в год заглядывает к ней местный почтальон, бывая в этих краях. В деревнях, которые я видел, почти никого не осталось. Изредка летом заглядывают дети бывших хозяев.

    -  Да одной и лучше, - закончила свой рассказ хозяйка, - ни суеты, ни ссоры…

    -  А кто построил ваш дом? - спросил я.

    -  Батюшка строил. Он и плотник, и столяр знатный. Он как на оброк ушел, многим господам мебеля делал, а крестьянам избы рубил. Этот стол его работы, - указала она на письменный стол, вызвавший мое недоумение своей неуместностью в крестьянской горнице.

    Я не знал, что и подумать. Столу было лет сто, если не больше, да и крепостное право отменили сто сорок лет назад.

    -  Батюшка ваш, что, крепостным был? - скрывая насмешку, спросил я.

    -  Мы все барскими были, да батюшка за пять тыщ выкупился.

    -  Так сколько ему теперь лет?

    -  Точно не скажу, однако, думается, немало.

    -  А когда он в Сибирь попал? - меня уже начинали раздражать скачки по разным эпохам.

    -  Это когда в колхозы загоняли, его кулаком объявили да и сослали.

    -  А почему вас не сослали?

    -  Хотели, только я им глаза отвела. Решила здесь своего Ваню ждать, вдруг объявится.

    -  Это того, что под Измаилом погиб?

    -  Его, касатика.

    -  Ну, теперь почти все ясно. Давайте-ка, лучше еще по одной.

    -  Это можно, - легко согласилась Марфа Оковна.

    Я разлил, и мы чинно выпили. Теперь разговор начинал меня забавлять.

    -  Выходит, если он из крепости выкупился, то в коллективизацию ему было сто лет?

    -  Выходит, - согласилась хозяйка.

    -  А теперь он в Сибири живет?

    -  Мабуть, и живет, там климат здоровый.

    -  Марфа Оковна, голубушка, я понимаю, что у женщин не принято спрашивать, сколько им лет, но в виде исключения скажите: вам сколько?

    -  А я вот так прямо не скажу, - задумчиво ответила женщина, - я в счете не очень проворна.