– Возможно, инициалы, дай ка посмотрю. Может быть, “В”? И.., другая буква. Тоже зачеркнута. Что то было ошибкой, по мнению Шенка.

– Может быть, “М”?

– Возможно. Да, выглядит как “М”. Гаррисон забрал карточку.

– И еще одно. Вот это письмо, – он вытащил письмо Шредера Гансу Хольцеру и передал его Кениху.

– Ты хочешь, чтобы я прочитал все?

– Только текст.

– Как хочешь, – тот прочистил горло, – минутку, пожалуйста, мне надо перевести...

– “Дорогой Ганс, прошло много времени с тех пор, как мы последний раз писали друг другу. Надо бы нам время от времени встречаться.

У меня для тебя есть работа. Один молодой человек ослеп, и я в огромном долгу перед ним. Я хотел бы приобрести для него одну из твоих собак. Молодую. Я знаю, что ты специализируешься на черных суках, которых выращивают в твоих питомниках. Не обязательно, чтобы она была самая лучшая. Скажи мне, что тебе требуется для ее обучения. Я помню, что тебе нужно много чего, обширный список.

Что касается оплаты: назови сумму и я заплачу в полтора раза больше.

Также можешь полагаться на мою поддержку, моральную и финансовую, сейчас и в будущем, и не только в этом вопросе, но и во всех других. Если ты в чем то нуждаешься, дай мне знать об этом сейчас. Кажется, я не протяну долго из за этой чертовой бомбы. Но в настоящее время я нахожусь только на расстоянии телефонного звонка.

Твой добрый старый друг..."

Медленно и задумчиво Гаррисон забрал письмо.

Они молча пили, пока Гаррисон не заговорил:

– А разве у Вики нет одной из таких собак?

– Техника Хольцера – его методы обучения – совершенствовалась последние шесть семь лет. А фройлен Малер задолго до этого победила свое увечье, – ответил Кених.

– Победила слепоту?

– Она приспособилась к обстоятельствам. К тому же, будем смотреть правде в глаза, она интересна для полковника только как дочь его друга и не более. Это не тот интерес, который он испытывает к тебе.

Вдруг Гаррисон забеспокоился. Теперь он чувствовал себя как человек, который пришел в себя после транса. Действительность обрушилась на него, как белая вспышка, взорвавшая его сознание. Время уходило. Время Вики. Он неуклюже слез с табурета и повернулся к Кениху, подбирая слова, чтобы объяснить, что он почувствовал. Но это выглядело как приступ паники перед слепотой.

Кених понял, и ему не нужны были слова. Все было так, как он и предполагал: вера растекалась по Гаррисону со сверхъестественной быстротой.

– Спокойной ночи, Ричард, – произнес этот грузный человек за стойкой бара.

– Да. Спокойной ночи, – ответил Гаррисон и вышел.

– Ричард, – прошептала ему Вики в самое ухо, когда они лежали в объятиях друг друга, – мне страшно.

– Мне тоже, – сказал он.

– Мне страшно, потому что ты был так нежен, – пояснила она. – Может быть, это значит, что ты что то знаешь?

– Все, кроме... – он прижал ее крепче, – ., кроме ответов.

– Мои ответы придут завтра, – сказала она. – Рано утром.

– Я знаю, – ответил Гаррисон. – Я перекрещу пальцы, чтобы было все хорошо. – Ты умрешь! – произнес голос в его мозгу.

– Ричард, ты дрожишь!

– Что то холодно стало.

– Погрейся во мне.

– Не умирай. Вики! – кричал он молча. – Я могу заниматься с тобой любовью, да, но не осмеливаюсь полюбить тебя. Потому что ты умрешь.

– МАЛЕНЬКАЯ СМЕРТЬ, – произнесла она, перебирая короткие жесткие волосы на его затылке.

– Что! – хрипло спросил Гаррисон.

– Но ведь ты так простудишься? Похоже, тебя лихорадит.