Колонизаторы вошли в эту реку – возможно, Гунене или Оранжевую, – проплыли по ней до истоков и оттуда разослали своих металлургов на поиски древних шахт Маники. Кто знает, возможно, они нашли в прибрежной гальке озер и рек алмазы; несомненно, они охотились на огромные стада слонов, населявших эту местность. Этих богатств хватило бы, чтобы оправдать постройку целого города, большой, окруженной стенами крепости и торгового пункта. Где они могли разместить этот город? Разумеется, там, где кончался водный путь. На берегу самого дальнего озера. Может быть, Макарикари? Или озера, которое некогда заполняло нынешнюю большую соленую котловину?
Салли и Лорен спорили все более желчно и резко. Салли назвала его «невозможным человеком», а он ее в ответ «мадам всезнайкой». Потом Лорен неожиданно капитулировал, и через минуту мы втроем радостно обсуждали предстоящее открытие затерянного города на Макарикари.
– Озеро выходило за пределы нынешней котловины не менее чем на пятьдесят миль, – заметил Лорен. – Всего сто лет назад Берчелл описывал озеро Нгами как внутреннее море, а сегодня это лужа, которую легко перепрыгнуть. Возможно, древнее озеро простиралось до подножия тех холмов, где находятся руины нашего города. У нас множество доказательств того, что климат Южной Африки становится все суше; прочтите у Корнуоллиса Харриса описание не существующих больше лесов и рек.
– Бен, – Салли возбужденно схватила меня за руку. – Ты помнишь, мы гадали, почему у города очертания полумесяца? Вероятно, это береговая линия, на которой располагалась гавань!
– Господи! – прошептал Лорен. – Скорее бы завтра.
Было уже заполночь и бутылки с виски опустели, когда Лорен и Салли отправились в свои палатки. Я знал, что не смогу уснуть, поэтому вышел из лагеря, миновал костер, у которого лежали закутанные в одеяла слуги, и зашагал по поверхности котловины. Звезды освещали ее призрачным светом, почва под ногами скрипела при каждом шаге. Я долго ходил, время от времени останавливаясь и прислушиваясь к далекому реву льва на краю буша. Когда я вернулся в лагерь, в палатке Салли все еще горел свет, и на стене виднелся ее силуэт – увеличенный портрет моей любви. Она читала, сидя по-турецки на походной кровати; потом протянула руку и погасила лампу.
Я немного подождал, набираясь храбрости, потом подошел к ее палатке. Сердце мое молотом стучало в искалеченные ребра.
– Сал?
– Бен? – негромко произнесла она.
– Можно мне войти?
Она помолчала, прежде чем ответить.
– Хорошо, на минутку.
Я вошел в палатку. На Салли была голубая ночная рубашка. Я ощупью нашел ее лицо, коснулся рукой щеки.
– Я пришел сказать, что я тебя люблю, – негромко сказал я и услышал, как у нее перехватило дыхание. Она мягко ответила:
– Бен. Дорогой, милый Бен.
– Я хотел бы остаться у тебя на ночь.
Мне показалось, что ответила она с сожалением:
– Нет, Бен. Все сразу догадаются. А я не хочу.
Утро началось так же, как завершился предыдущий день. У всех было отличное настроение, за завтраком слышался смех. Слуги в два счета свернули лагерь, уложили все в грузовики, и в семь утра мы съехали с дороги и двинулись по краю котловины. «Лендровер» впереди, грузовики по нашему следу, через кусты и буйную траву, через сухие русла, которые, извиваясь, спускались в котловину.
Мы двигались уже около часа, когда я увидел среди деревьев впереди какое-то движение, и на открытое место выбежали и вереницей побежали от нас три великолепных капских сернобыка. Двигались они тяжело, точно толстые пони, их бледно-багровая шкура и сложный черно-белый узор на мордах были отлично видны на фоне серой почвы.
Лорен нажал на тормоза, и старый матабеле точно рассчитанным профессиональным движением сунул ему в руки большой «Магнум Холланд и Холланд» 375-го калибра. |