– Вы можете прочесть у Геродота, мистер Стервесант, о плавании вокруг Африки в правление фараона Нехо. Его примерно в шестисотом году до нашей эры возглавили шестеро финикийских мореходов. Они отплыли по Красному морю на юг и через три года вернулись через Геркулесовы Столпы.

– Одно-единственное путешествие, – заметил Лорен.

– Вовсе не единственное, мистер Стервесант. Ганнон в двухсот шестидесятом году до нашей эры отправился морем на юг с западного берега Африки и вернулся с грузом слоновой кости и золота, достаточным, чтобы возбудить аппетиты всех торговцев и авантюристов.

Лорен по-прежнему возражал против датировки.

– Откуда вы взяли двухсотый год до нашей эры, когда самая ранняя дата, полученная в Зимбабве радиоуглеродным методом, приходится лишь на середину пятого столетия нашей эры, а большинство датировок еще более поздние?

– Нас интересует не Зимбабве, а предшествующая культура, – возражала Салли. – Зимбабве мог быть построен к концу правления древних и был заселен, вероятно, вскоре после исчезновения древней цивилизации. Это довольно точно соответствует вашей радиоуглеродной датировке – четыреста пятидесятый год нашей эры. К тому же радиоуглеродные данные по древним шахтам в Шале и Инсвезве дают результаты от двухсот пятидесяти до трехсот лет до нашей эры. – И она закончила с неопровержимой женской логикой: – А вообще, радиоуглеродный метод неточен. Погрешность может достигать сотен лет.

– Шахты эксплуатировались банту, – заявил Лорен. – А Кейтон-Томпсон и, конечно, совсем недавно Саммерс утверждают…

Она яростно набросилась на Лорена:

– Неужели банту, которые появились только около трехсотого года до нашей эры, вдруг обнаружили гениальные способности к разведке полезных ископаемых и открывали жилы там, где на поверхности да и в самой руде не было ни следа видимого золота или меди? Неужели они мгновенно развили инженерные знания, позволившие извлечь с глубины двести пятьдесят миллионов тонн руды – вспомните, они никогда раньше не демонстрировали таких талантов, – а потом вдруг забыли о своем даре на тысячи лет?

– Ну, арабские торговцы могли и… – начал Лорен, но Салли пренебрежительно отмахнулась.

– И зачем им было строить шахты с таким риском и такими затратами энергии? Золото для банту не имело цены, основа их богатства – скот. Где они научились обтесывать камни и использовать их при строительстве? Банту никогда раньше этого не делали. И вдруг, в один миг, это искусство у них возникло, достигло расцвета, а потом, вместо того чтобы стать более утонченным, быстро пришло в упадок и совсем исчезло.

Лорен с видимой неохотой отступал под ее натиском, но последний отпор он попытался дать, когда началось обсуждение моей теории о вторжении с запада, а не с востока. Лорен прочел все работы моих клеветников и критиков и теперь повторял их доводы.

Общепризнанная теория заключалась в том, что колонизация началась с берега Софала (в районе Мозамбика) или от устья Замбези. Я же, основываясь на ранних текстах и собственных интенсивных изысканиях, выдвинул иную гипотезу: средиземноморские народы прошли через Геркулесовы Столпы и спускались на юг по западному берегу Африки, вероятно, основывая торговые фактории на Золотом береге, Береге Слоновой Кости и нигерийском побережье, пока экспедиции на юг не привели их в незаселенные местности. Мне представлялась река, которая с тех пор пересохла, заилилась или ушла в сторону, изменив направление и глубину. Река эта должна была вытекать из большого озера типа Макарикари, Нгами, давно исчезнувшего из-за прогрессирующего обезвоживания Южной Африки. Колонизаторы вошли в эту реку – возможно, Гунене или Оранжевую, – проплыли по ней до истоков и оттуда разослали своих металлургов на поиски древних шахт Маники.