– Да, говорил. Но ей и раньше удавалось меня провести.

– Все так добры, – проговорила Келли, когда они вернулись домой. Войска открыток с соболезнованиями были выстроены в боевом порядке на обеденном столе, а на кухне и разделочный, и большой стол были заставлены контейнерами «таппервер» с рисовыми запеканками, ризотто, рататуями, колбасным хлебом, пирогами и пирожными, даже с запеченным окороком.

– Хорошая традиция – со всей этой едой, – заметил Кардинал. – Начинаешь чувствовать себя совершенно пустым внутри, знаешь, что должен быть голоден, но мысль о том, чтобы что‑нибудь приготовить, – это уже слишком. Да и вообще все мысли – какие‑то лишние.

– Может, пойдешь ляжешь? – предложила Келли, снимая пальто.

– Нет, мне так будет только хуже. Пойду поставлю что‑нибудь в микроволновку.

Он взял один из пластмассовых контейнеров и встал посреди кухни, рассеянно глядя в него, как если бы это было некое внеземное устройство из окрестностей Арктура.

– Еще открытки, – объявила Келли, вываливая горсть карточек на кухонный стол.

– Не хочешь их посмотреть?

Кардинал поставил контейнер в печку и уставился на ряды кнопок. Снова провал в сознании. Самые простые действия остались где‑то в прошлом: Кэтрин ушла. К чему теперь есть? Или спать? Или жить? «Ты этого не переживешь, – сказал ему внутренний голос. – С тебя хватит».

– О господи, – произнесла Келли.

– Что?

Она одной рукой сжимала открытку, а другой прикрывала рот.

– Что такое? – спросил Кардинал. – Дай посмотреть.

Келли замотала головой, убирая от него открытку.

– Келли, дай мне на нее посмотреть.

Он схватил ее за запястье и вырвал карточку.

– Выброси ее, папа. Даже не смотри на нее. Сразу выброси.

Открытка была из дорогих, с натюрмортом – лилией. Внутри – стандартное типографское соболезнование, покрытое треугольничком бумаги, на котором кто‑то напечатал: «Ну как тебе это, ублюдок? Кто бы знал, что так повернется, а?»

6

Планета Скорбь. В неисчислимом количестве световых лет от солнечного тепла. Когда идет дождь, он сеется каплями скорби, а когда светит солнце, оно испускает волны и частицы скорби. Откуда бы ни дул ветер – с юга, востока, севера или запада, – он влечет с собой скорбную пыль. Скорбь жжет глаза, вытягивает дыхание из легких. На этой планете нет ни кислорода, ни азота; в состав атмосферы входит лишь скорбь.

Скорбь накатывала на Кардинала не только от бесчисленного множества предметов, некогда принадлежавших Кэтрин: фотографий, дисков, книг, одежды, магнитов на холодильник, мебели, которую она выбирала, стен, которые она красила, растений, за которыми она ухаживала. Скорбь просачивалась сквозь все запоры, протискивалась под дверями, пробиралась в окна.

Спать он не мог. Слова записки снова и снова раздавались у него в голове. Он поднялся с постели, пошел на кухню и стал изучать бумажку под яркими лампами. Келли выбросила конверт, но он извлек его из мусорного ведра. Буквы явно были напечатаны на принтере, но ничего особенного в них не было – во всяком случае, ничего, что он мог бы обнаружить невооруженным глазом.

И в самой открытке тоже не нашлось ничего примечательного. Открытка со стандартным соболезнованием и конверт к ней, сделано фирмой «Холлмарк», продается по всей стране, в любом универмаге или магазине канцелярских принадлежностей.

На штемпеле была указана дата и время, – разумеется, это была дата и время обработки послания, а не его отправки, – и почтовый индекс.