Изменить размер шрифта - +
Когда же она подала второе блюдо – жареного гуся, начиненного капустой и яблоками, – торжество ее было полное: наперерыв уплетая за обе щеки, они только похваливали и гуся, и хозяйку-няню.

 

– Остается запить доброй домашней наливкой, – сказал Пушкин, протягивая руку за одной из стоявших перед ними бутылок.

 

– Погоди! – остановил его за руку Пущин и мигнул старушке.

 

Та только ожидала этого знака и юркнула за дверь. Вслед за тем рядом в коридоре хлопнула пробка. Пушкин, недоумевая, поднял голову.

 

– Это что такое?

 

– Салютная пальба, – усмехнулся Пущин.

 

Влетевший в это время Алексей поспешил наполнить им стаканы из завернутой в салфетку длинногорлой бутылки.

 

– Но откуда сие, Пущин? – спросил Пушкин, торопять отпить, пока пенистый напиток не перебежал через край.

 

– Из Шампаньи, от вдовы Клико.

 

– Это мы, ваша милость, по пути сюда, ночью в Острове раздобыли, – пояснил со своей стороны Алексей. – Насилу-то в винном погребе достучались!

 

– За царя и Русь! – возгласил Пушкин и звонко чокнулся с другом.

 

Второй тост был за процветание лицея, третий – за отсутствующих друзей.

 

– А теперь за няню из нянь, – сказал Пущин. – Алексей! Вторую бутылку!

 

Арина Родионовна стала было уверять, что не пьет этих заморских вин, но когда пригубила стакан, так не скоро уже отняла его от губ.

 

– После искрометного «аи»[17 - Vin d'Ay – шампанское.] пить домашнее варево как-то даже не пристало, – заметил Пушкин. – Вот что, няня: убери-ка эту наливку к себе в девичью и угости своих мастериц во здравье дорогого гостя.

 

– Помилуй, батюшка! Чтобы я сама их поила…

 

– А вот Алексей тебе поможет. Голубчик, Алексей, угости-ка их всех там хорошенько. Мы веселы – так пусть все веселятся.

 

Алексей знал, видно, свое дело: немного погодя из девичьей через две притворенные двери долетели женские голоса с раскатистым смехом и хоровая песня.

 

Между тем няня подала господам кофе и трубки.

 

– Вместо ликера упьемся теперь грибоедовским сладким «Горем», – сказал Пушкин и, взяв рукопись, стал читать ее вслух.

 

Во всей читающей России едва ли нашелся бы в то время больший знаток и ценитель изящной литературы, как Пушкин. Какое поэтому эстетическое наслаждение должен был он испытывать при первом чтении несравненной комедии! Не раз прерывал он сам себя, чтобы выразить свой восторг или сделать какое-нибудь меткое замечание.

 

Но чтение внезапно было прервано посторонним лицом. Кто-то подъехал к крыльцу. Пушкин выглянул в окно – и поспешно отложил в сторону рукопись, а вместо того раскрыл на письменном столе лежавшую тут же «Четьи-Минею»{«Четьи-Минея» – жития святых на каждый день месяца (в данном случае – на январь).}.

 

– Что это значит? – спросил Пущин. – Кто это к тебе пожаловал?

 

Пушкин еще не ответил, как на пороге показалось то лицо, которое произвело такой переполох, – пожилой монах низенького роста. Оба друга, один за другим, подошли под его благословение. Усадив нового гостя на диван, Пушкин шепнул няне, чтобы подала живее чаю с ромом. Монах между тем назвался Пущину настоятелем Святогорского Духова монастыря, отстоящего в пяти верстах от сельца Михайловского.

Быстрый переход