Верхом на заборе сидел мальчик и лепил, старательно уминая, снежок, которым время от времени замахивался на другого мальчика. Тот петлял по двору.

- Вполне вероятно, что это он! - сказал Макар Андронович.

- Который на заборе, Макар Андронович? - переспросил Валерий, добродушно улыбаясь. - Это же Хмелик. Мой пионер, - пояснил он.

- Очень кстати, что вы знаете его фамилию! - проговорил Макар Андронович обрадованно.

- Да не в том суть, - сказал Валерий. - Он же, во-первых, не стал бы кидать, а во-вторых…

- У вас могут быть на сей счет свои соображения, Саблин, - холодно ответил учитель, - но, прежде чем говорить, не худо б проверить.

Суровый тон, которым Макар Андронович прервал Саблина, никого не удивил. Еще в начале года передавалась из уст в уста история одного ученика 9-го «Б», одноклассника Игоря. Тот хорошо играл в шахматы, пылко «болел» за Смыслова и Петросяна и на этой почве сблизился с Макаром Андроновичем, который был тоже и игрок и болельщик. На переменах они частенько вперебой анализировали отложенные позиции шедшего в то время турнира. Но однажды географ не поддержал с учеником разговора.

«Не могу, - сказал он с сожалением, - уважать человека, который на немой карте принимает Рейн за Везер, а о Лорелее не слыхивал. Не могу уважать и не хочу притворяться!»

Случай этот произвел на ребят большое впечатление. В особенности непостижимым казалось то, что Макар Андронович обиделся за Лорелею, которая, в отличие от Рейна, к географии как будто не относилась, так что за нее впору было бы оскорбиться скорее уж Ксении Николаевне…

Итак, не было ничего удивительного, что строгий Макар Андронович был сух с Валерием, показавшим на днях довольно-таки нечеткие знания.

- Продолжим урок, - произнес Макар Андронович подчеркнуто бесстрастным голосом. - Сначала только попросим выйти из класса Кавалерчика.

- За что? - осведомился Кавалерчик, без особого, впрочем, недоумения.

- За попытку сорвать урок, - ответил учитель, - за безобразную выходку. Уяснили себе? - спросил он язвительно.

И Кавалерчик, не мешкая, покинул класс с такой непринужденностью, словно бы его отправили к нянечке за тряпкой.

А урок продолжался. …Вечером Валерий выступил на заседании комитета комсомола и совета дружины. Он сказал то, что собирался, но, в общем, все вышло не так, как он загадывал наперед. Так как собрались за тем, чтоб организовать подготовку к диспуту на тему «Облик советского школьника», то долго намечали будущих основных ораторов. Намеченные, в словах, до комичного одинаковых, давали себе «самоотвод» и молили освободить от поручения. Поскольку они были главным образом из числа отличников, то намекали еще, что нагрузка может дурно отразиться на их успеваемости. Их уламывали. Кое-кто соглашался. Кое-кто упорствовал. В конце концов все изрядно утомились. Тут и получил слово Валерий.

- Коммунистическое воспитание - это воспитание правдой… - начал Валерий и остановился.

Слушали плохо - точнее, совсем не слушали. Шептались, перебрасывались записками. На миг он почувствовал себя беспомощным.

- Коммунистическое воспитание - это воспитание правдой, - повторил он с отчаянной решимостью.

Зинаида Васильевна ободрительно качнула головой. Как член редколлегии школьного радио, она присутствовала теперь на каждом заседании комитета.

- И вот, - продолжал Валерий, - это обязательно надо помнить. А мы все говорим, между прочим, что наша школа всем пример. И другим позволяем так говорить. По-моему, это выходит неправда. Какой же мы пример? Взять хоть то, что у нас Лаптева избили, Хмелика избили. Ведь это…

- Мне, например, известно, - прервала Котова, - что Лаптев и Хмелик расшиблись при падении. У нас на переменах, бывает, носятся эти пятиклассники прямо, простите, как угорелые, так что ничего удивительного нет.