Иван Кузьмич наклонился, посмотрел на фото.

Глаза его широко раскрылись - будто что-то узнали или вспомнили. Он заторопился.

Щербаков проводил гостей за ворота.

И смотревший с вышки дозорный скоро увидел, как они дошли по дороге до школы и там разделились.

Ломоносов шёл через примятый утром тростник, отводя руками попадающиеся на пути высокие пушистые стебли. Шёл весело, что-то напевая. Ветер в лицо всегда напоминал ему родное побережье, море, полное кораблей, катеров. И сам он тогда торопился грудью на ветер, как крепкий морской катерок.

Вот и теперь он был как на волне, потому что день выдался просто-таки хороший!

Чудной Иван Кузьмич! «Нет событий!» Да тут за один-то день столько всего наворочалось! И на заставе были, и вожатого выпросили, оленёнка у барсука вырвали. Правда, вырвал-то рядовой Волков. Тоже чудеса! Фамилия - Волков, а сам на зайчонка смахивает! А начальник - хороший мужик! Дело знает. И историю-то! А как Поросюше отца преподнёс? Тоже событие! Всему району слава! И точно, чем он хуже Геракла или Одиссея?

Одно только малость Ломоносова кольнуло, подпортило настроение: «Безотцовщина!» А какая он такая безотцовщина?

- Никакая не безотцовщина! - сказал Алёша почти отцовскими словами.

Алёша вспомнил живое, весёлое лицо отца. Он будто улыбнулся: «Ой, хорошо! Ну, хорошо!» Это отец так всегда говорил. Про шторм, про море. У него всё - хорошо. «Ой, хорошо!» Уж кто-кто, а отец всегда с ним! Хоть и далеко они с мамой без него забрались, а всё одно отец с ним да с мамой: чуть что - так и советует: «Дело, сынок, давай, дело! Неча зря землю коптить. Да и фамилию надо оправдывать!»

И насчёт того, чтобы после восьми классов в мореходку идти, не давить маме на плечи, Алёша тоже с ним - хоть и без него - рассудил.

- Ну что ж, дело так дело! - сказал Алёша сам себе, вдавливая покрепче сапог в кусты,-Пока доберусь, можно и математику сделать.

Он стал прикидывать в уме задачку про два спешащих навстречу поезда, переступил через ленивую дряблую лягушку, как вдруг услышал хруст, сзади, и быстро оглянулся. За ним, неловко ступая, шёл нахмурившийся Митя.

- А ты куда? - обрадованно удивился Алёша.

- Лекарство для мамы в санатории попросить. Дома кончилось.-Митя грустно улыбнулся. В глазах его, под большими чёрными бровями, всегда светилась доброта.

Он был старше ребят на целый год и в школу сейчас пошёл, потому что ехать в интернат не мог: маму больную не оставишь! За ней нужен присмотр. Так что ходил он опять в пятый, хотя, дожидаясь отца, дома всё учил за шестой. Только когда отец вернётся? Опять после моря затерялся, не пишет! Оттого и вздрогнул он при неловком слове «безотцовщина»: отец-то вроде и был и словно его не было.

Но всё это Митя переживал почти молча, только крепче сжимал упругие серьёзные губы…

А мама прихварывала всё больше. Хорошо, что совхоз помогал да соседи…

- Лекарство нужно! - согласился Алёша.-Может, и у нас дома что найдётся. Мама даст.

Немного они прошли, слушая, как хрустят под ногами сочные, остро пахнущие камышины, и вдруг Ломоносов сказал:

- Вожатый-то вроде бедовый!

- Ничего,-согласился Митя.-Посмотрим!

- Только беда-то у него какая? Что начальник говорил?

- Кто знает,-сказал Митя и усмехнулся: что это за беда, которая «кому беда, кому веселье».

- А вот щенок у них хороший! - снова сказал Ломоносов.- Вот это будет пёс! Настоящий пограничник будет.- И хоть в пограничники сам он не собирался, но щенка бы заполучить не против. И добавил: - Высмекать бы его!

- Как это? - удивился Митя.

- Ну, смекалкой взять! - довольно сказал Алёша.- Это у нас на Беломорье так говорят.