- К Котельникову, к истопнику? - помогла она.

- Ну да…

- А может, не надо его тревожить? Он и так, чуть вспомнит войну и товарищей, очень волнуется, а вспомнить чего-то нужного всё не может.

Но Алёша, подумав, прикинув «за» и «против», твёрдо сказал: «Надо!» - и решительно пошёл к комнате истопника.

…Николай Акимович Котельников сидел у старенького стола на табуретке, задумчиво похлопывая ладонью по тетрадке, и собирался отложить её в сторону - дело было предвечернее, и можно было идти к телевизору, - когда к нему постучали и на негромкое «да-да» в дверь вошёл Алёша Ломоносов с Мышойкиным.

- Ну, что скажете? - с усталой улыбкой поинтересовался Котельников, повернувшись так, чтобы не очень заметен был страшный шрам на виске: уж очень впились в него глазами мальчишки.

- Так чего скажем! - прямо сказал Алёша, посмотрев на Мышойкина.- Так и скажем… Это правда, что вы были в бою, про который в газете написано?

Николай Акимович просто сказал:

- Для меня правда. И для товарищей моих - тоже правда…

- А для других? Для всех? - спросил Мышойкин.

- А для других - как докажешь?

Он встал и прошёлся по комнатушке - от стола до койки,-и пожал плечом:

- Бой был 10 января, а справка из медсанбата, где я лежал, у меня за 11-е. Да и что было в конце боя - не помню. Как танки шли - помню, как бросались под них с гранатами - помню, как окружали нас - помню. А что было дальше - не помню! - Он посмотрел на ребят серьёзно, прямо.

- А товарищей помните? - спросил Витя.

- Товарищей?! - Лицо Котельникова вдруг дёрнулось, сжалось, но, сдержавшись, он с силой произнёс: - А как же! А как же!

Он взял в руки замасленную тетрадь, справляясь с волнением, открыл, и Мышойкин торопливо прочитал:

- «Иванов, Бугров, Фёдоров, Базыкович, Виноградов, Плоткин, Крысин».

Не было только его собственной, Котельникова, фамилии… Потом те же фамилии начинались с новой строки. И, видно, уже не оттого, что Котельников повторял, боясь их забыть, а потому, что хотел оставить навсегда вместе.

Их в тетради - Ивановых, Бугровых, Виноградовых, Плоткиных - хватало уже, может, на целую роту, а он всё писал, писал, поднимая друзей в памяти, чтобы навсегда оставить живыми…

- Так что же вы не написали в газету? - спросил Алёша.

- В газету? - Котельников усмехнулся, выпрямился.- Зачем? Подумают, что прибиваюсь к чужой славе.

- Но вы же там были! И если не про себя, то про товарищей,-сказал Мышойкин.

- Про товарищей? - Глаза его сузились, он потёр голову почерневшей от копоти рукой и сказал: - Надо вспомнить…

Через несколько минут ребята уже торопились на заставу. Дело было такое, что надо было советоваться с Майоровым, Прыгуновым, а то и с Щербаковым.

Вечерело. На ясном ещё алом небе появились первые ранние звёзды.

Мышойкин оглядывался: вечером по таким зарослям он шёл впервые.

Вдруг в воздухе раздался протяжный мяукающий крик. Витя оглянулся, напрягся, а Алёша сказал:

- Не бойся. Это рысь, дура, орёт. Она сюда не ходит. Кабаны бывают. Вчера старшина Полтавский пристрелил здорового! Сою портил. Теперь заставу покормит - на полмесяца хватит!

Они выбрались на дорогу, прошли ещё с полкилометра и разом подались вперёд.

По алой, будто брусничной, дороге шагали двое пограничников, а рядом с ними шёл молодой стриженый парень в солдатской форме с чёрными стройбатовскими погонами.

- Я и сам к вам,-говорил парень,-Подрался с этим Мямлиным. Не хочу с ним в одном взводе служить. Я сам на заставу шёл, к вам проситься.

Но пограничники молчали.

Немного сзади них, чуть отстав, шёл старшина и отвечал:

- К нам так к нам.