Машина покинула двор. Виктор закурил. Он с жадностью делал затяжки и с грудным хрипом выдыхал дым в открытое окно. Когда докурил, посмотрел мрачно на Артура.

- Тебе, небось, любопытно, кто был тот старик? - и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Я его считаю святым. У нашей со Свином мамаши не всё было в порядке с головой. Чёрт возьми, да она была настоящей психованной сучкой! До сих пор не понимаю, как её родительских прав не лишили. Мы тогда совсем пацанами были... Она подсыпала нам в чай снотворное и, когда мы вырубились, взяла да подожгла дом, а потом пошла в сарай и повесилась.

- Мне жаль, - вставил Артур.

- Серьёзно?

- Конечно.

Виктор рассмеялся и хлёстко, ребром ладони, ударил Артура по губам.

- Жаль тебе? Да ты, богатый мальчик, никогда и никого не жалел кроме себя. В следующий раз сначала думай, а потом свой поганый рот открывай. Ну-ка, Свин, выдай нам подходящую пословицу?

Свин, не задумываясь, отчеканил:

- Слово не воробей, вылетит - не поймаешь, - и тут же добавил: - Помолчи, за умного сойдёшь.

- Молодец. А теперь прибавь газу, а то ползём, как черепахи.

Артур вжался в сиденье, из лопнувшей губы текла кровь. Поднявшее было голову высокомерие, трусливо ретировалось, уступив место обиде и страху.

- Ну, так я продолжу, - заявил Виктор, вглядываясь в ночь за окном. - Пастух нас тогда спас. Единственный, кто бросился в горящий дом. Вытащил сначала Свина, затем меня. И просто чудо, что ни мы, ни он, не получили ни единого ожога. Я думаю, всё это было каким-то умыслом свыше. Мать удавилась - царство ей, суке, небесное, дом сгорел, но Пастух не оставил нас на произвол судьбы, оставил жить у себя. Уму разуму учил, сделал из нас людей.

- Не было бы счастья, да несчастье помогло, - весело сказал Свин, бросив взгляд в зеркало заднего вида над лобовым стеклом.

Виктор кивнул.

- Верно, брат. Верно, - он уставился на Артура. - Тебе всё это интересно, мажор? Не думай, я ведь не от скуки тут языком чешу... Мне важно, чтобы ты увидел всю картину в целом. Та девчонка, которую вы с журналюгой убили... Ты хоть помнишь её имя, а?

Артур не помнил и не был уверен, знал ли его когда-нибудь вообще. Глядя с опаской на Виктора, он изобразил на лице виноватое выражение.

- Её звали Тамара! - с гневом выкрикнул Виктор. - Простое имя, не трудно запомнить, верно? Ей тоже не повезло с родаками. Алкаши конченные. Она на вокзале побиралась. Пастух её к себе забрал, а с родаками мы со Свином разобрались, - он сплюнул в открытое окно, вздохнул. - Тамарка... Если честно, терпеть её не мог. Она из тех, у кого дурость в крови, и это ничем уже не исправить. Пастух хороший воспитатель, но и у него не вышло сделать из неё человека. Выросла шалавой, что б её... Но он Тамарку и такую любил.

- И мне она нравилась, - заявил Свин. - Весёлая была и пела хорошо. Помню, как запоёт «Подмосковные вечера»…

- На дорогу смотри! - грубо осёк его Виктор. – Впрочем, ты прав, о покойниках или хорошо, или ничего, - он зыркнул на Артура. - Теперь понимаешь, зачем мы возили тебя к Пастуху? Он хотел посмотреть в глаза убийце своей приёмной дочери. А крест нарисовал, потому что не увидел в твоих тупых глазёнках раскаяния. Хотя... думаю, крест он нарисовал бы в любом случае. Око за око, маменькин сынок. Око за око.

У Артура задрожали руки, к горлу подкатил горький комок.

- Не трясись, - с презрением сказал Виктор. - Убивать мы тебя не собираемся, - он хлопнул Артура ладонью по колену. - Поживёшь ещё, богатенький Буратино.

Свин пискляво рассмеялся.