И все это его вина.
Его мучили угрызения совести, раскаяние. Ему не давала покоя мысль, что он разрушил лучшее, что с ним случилось в жизни. Ради всего святого, почему он просто не объяснил ей свои чувства, почему не сказал, что любит ее…
Любит ее?
Том вцепился в руль, пытаясь унять дрожь в руках, несколько раз глубоко вздохнул и сконцентрировался на своем открытии.
Любовь сама по себе всегда ставила его в тупик. Он не знал ее — в отличие от других людей. Он помнил, как его постоянно бросали, не любили. Правда, он любил Эду, но это была больше обязанность, нежели другое чувство. Ту же обязанность взвалил он на себя, когда на него свалилась племянница, хотя благодаря ей он узнал, что существует и другая любовь.
Николь помогла ему полюбить племянницу. Ники, у которой не было никаких обязательств и которая заботилась о девочке по собственной воле, продемонстрировала ему щедрость настоящей любви — любви, которая может быть удовольствием, а не грузом. И как он отплатил ей за все? Заставил предать любимого человека. Попрал ее невинность, забрал ее девственность! Бог свидетель, у него не было на это никаких прав.
Его не удивило, что она продолжала молчать, даже когда они подъехали к гостинице.
— Я поставлю машину. А ты иди в номер.
Она так и сделала. Пошла, не оглядываясь. Он проследил, как она скрылась за дверью, отогнал машину. Выйдя из машины, Том посмотрел на небо. Была ясная, безоблачная ночь. Черная бездна над ним была так огромна, что заставляла человека почувствовать себя маленьким и незначительным по сравнению со Вселенной — как будто все, что он делает, не имеет никакого значения.
Хотел бы он, чтобы это было так. Но в глубине души Том знал, что в жизни все по-другому. То, что он сделал сегодня, имело огромное значение. Он разрушил их с Николь отношения, это точно. А может быть, даже ее и Джона.
И все это ради чего? Любви? Он молил Бога, чтобы Николь поверила, когда он признается ей в своих чувствах.
Когда Николь уезжала, его не было, она дала Катрин необходимые инструкции и провела с ней беседу о ее ответственности по отношению к девочке. Затем сказала Лоре, что гордится ею и надеется на ее дружбу с Катрин.
— Не уезжай! — захныкала Лора. — Ты ведь не уезжаешь, Ники?
Но у Николь не было выбора.
— Я напишу, — пообещала она.
— Но…
— Правда, я буду писать. Я люблю тебя.
— Но… как же дядя Том?
Его я тоже люблю, подумала Николь. Но вслух ничего не сказала. У любви к Тому не было будущего, ведь он не любит ее, поэтому, если остаться, это принесет лишь боль.
Обняв и поцеловав девочку, она пошла вниз по лестнице, не оглядываясь. В кармане у нее лежал билет на рейс до Ванкувера, но сначала надо было повидаться с Джоном.
Он был в своем офисе, и Николь обрадовалась, что не придется объясняться у него дома. Секретарь встретила ее приветливо и сразу же направила в его кабинет. Джон поднял голову и улыбнулся, а Николь почувствовала к себе отвращение за то, что собиралась сказать.
— Джон. — Николь сомкнула пальцы, стараясь придать голосу твердость. Он встал и обошел вокруг стола. Николь знала, что он собирается обнять ее. Она отпрянула, ей хотелось, чтобы между ними опять возник стол. — О, Джон! — сказала она и расплакалась. — Прости! Я не хотела! Я не хотела!
Он обнял ее и похлопал по спине, шепча успокаивающие и ободряющие слова. Николь вспомнила, что точно так было, когда умер ее дедушка. Джон ничего не спрашивал, пока она не успокоилась и наконец не взяла себя в руки.
— Все не так ведь плохо, а? — шепнул он, когда она перестала плакать.
— Плохо, — выдохнула Николь. |