Да и ребята стали относиться к Хлыеву — он безошибочно это чувствовал — лучше, хотя порой и давали «будьздоровую баньку».

В первые месяцы в училище Котька хорохорился, разыгрывая выпивоху, бывалого «проходчика» по женской части, пытался блатняцкими повадками и жаргоном набить себе цену, но скоро это надоело и ему самому. Здесь было интересно, вся обстановка делала его кураж, попытки предстать «прожженным», — нелепыми, и будучи человеком неглупым, он стал постепенно менять линию поведения, образ жизни.

Случай с Тоней потряс его. Котька не думал тогда о насилии. Эта девчонка, готовая с таким бесстрашием защитить свою честь, вызвала в нем невольное неосознанное преклонение.

Когда же и ребята, и мастер, и Середа так участливо отнеслись к его матери, Хлыев поверил, что ничего лучше училища для себя не найдет. Надо дорожить найденным, иначе выпихнут его отсюда и тогда действительно хана.

Сегодня они знакомились с пьесой «А зори здесь тихие». Антону предстояло играть роль старшины Баскова, Тоне — Лизы Бричкиной.

Гриша опять-таки специализировался на освещении.

К концу декабря ритм жизни в училище стал особенно напряженным. Старшие монтажники-«дембели» сдали экзамены по «Основам правоведения», курсу «Труд и экономика», эстетике; учащиеся группы Голенкова получили в ДОСААФе водительские права. Всем училищем отвечали на послание космонавта и писали в ЦК ВЛКСМ о желании выпускников поехать на БАМ. В клубе прошла встреча с полным кавалером орденов Славы — он работал на их базовом заводе слесарем.

Этот неприметный на вид человек (оказалось, фронтовой товарищ мастера Голенкова) рассказывал, как в августе 1942 года под Сталинградом ему «с Петей» — это с их-то Петром Фирсовичем — удалась протащить оврагами, балками два орудия, заправляя, ремонтируя трактор в степи, где вокруг шныряли гитлеровцы. После этого рассказа монтажники стали поглядывать на своего «Петю» с еще большим уважением.

В декабре же был «Праздник первого изделия» и выставка «Умелые руки». Хлыев, получив от Петра Фирсовнча в подарок набор рабочего инструмента, ходил гордый.

Гриша показывал, на этот раз маме, действующую модель атомной электростанции. «Работали» реакторы; ступеньки лестницы, ведущей на третий этаж турбинного цеха, были из тончайшей проволоки.

В большом зале клуба, где выставили эту модель, висела картина своего же художника — Лени Кротова, «Рабочие руки». Он их изобразил сильными, но без мозолей, ссадин, въевшегося мазута. Рабочие руки, но вместе с тем и руки техника. В пальцах — повышенная чуткость, они наверняка имели дело с тончайшими приборами. Гришина мама долго стояла перед картиной. Уходила и снова подходила к ней, поглядывая на сына как-то особенно, задумчиво.

Потом училище увлек конкурс на лучшее знание техники безопасности. Были капитаны с жетонами на груди, ярые болельщики, выставка стенгазет «Зеленая волна», «Безопасный труд».

И даже сатирический плакат: юнец работает у станка, блаженно прикрыв глаза. Ему видятся хоккейные ворота, цветок и сердце. А надпись призывает: «Не отвлекайся!»

Антон вышел из училища вместе с Тоней. Они миновали несколько кварталов главной улицы и спустились к реке, где «ужинали» когда-то и куда не однажды приходили потом. На Антоне недавно выданное двубортное пальто из серого сукна. На высокой тулье фуражки — кокарда и «крылышки».

Укутанный снегом лес темнел на другом берегу. Луна проложила по льду дорожку.

Тоне хорошо было стоять рядом, и просто молчать, и знать, что у нее есть верный друг. Мир словно бы тоже замер в ожидании счастья.

…Тридцать первого декабря Антон провожал Тоню на автовокзале.