— Благодарю.

— Какими судьбами?

— Да вот занесло.

Ардашев поднял руку, и официант тотчас же примчался.

— Послушай, любезный, — проговорил Клим Пантелеевич, — а сообрази-ка нам фрукты, два кофе и бутылочку «Мартеля». — Он повернулся к гостю. — Надеюсь, вы не против?

— С большим удовольствием. До отправления вашего парохода ещё есть время.

— Вижу вы хорошо осведомлены.

— Служба такая.

— Я вас понимаю.

Принесли фрукты, кофе и коньяк. Официант откупорил бутылку и разлил по рюмкам.

— Дальше мы сами, — обращаясь к официанту, произнёс Ардашев, и тот с понимающим видом удалился.

— За встречу!

— Ваше здоровье!

Мяличкин замешкался на мгновенье и вымолвил:

— Тогда и за ваше!

Рюмки опустели.

— А вы, я вижу, Клим Пантелеевич, привычкам не изменяете. Мартель — любимый напиток.

— Да Бог с ним, с коньяком. Мы не виделись восемь лет, — отщипывая виноградинку, изрёк Ардашев.

— С двенадцатого года.

— Много воды с тех пор утекло.

— Хорошее было время: Ялта, море, солнце и мирная жизнь.

— В тот год для нас вами она не была такой уж мирной.

— Пожалуй. Помнится, вы тогда лихо раскрутили весь змеиный клубок австрийской разведки.

— Не без вашей помощи.

— Проку от меня было столько же, сколько от доктора Ватсона в книгах о приключениях Шерлока Холмса.

— Не соглашусь. Его роль больше подошла бы к тогдашнему моему спутнику доктору Нижегородцеву.

— Как же! Помню. Николай Петрович, наивный добряк.

— Человек, который никогда не понимал, зачем люди носят при себе оружие. У него была двустволка, из которой он не сделал ни одного выстрела.

— Кстати, что с ним?

— В четырнадцатом году Нижегородцев записался во «Всероссийский Земский Союз помощи больным и раненым воинам» и отправился на фронт. И всё. Больше я нём не слыхал.

— Да как бы вы услышали, если служили в Петербурге и создавали при Временном правительстве новую спецслужбу? Многие из военной разведки тогда перешли к вам. Я тоже хотел, да не вышло. До последнего держали на фронте, выявлял немецких агентов на линии соприкосновения.

— Полковника получили?

— В декабре шестнадцатого был представлен, в январе уже обмывал новые погоны.

— А потом?

— Потом наступило 25 октября. Я жил в Петрограде, боясь выйти из квартиры. Тогда за офицерские погоны могли расстрелять прямо на улице. Денег я не скопил, и бежать за границу было не на что, хотя мог это сделать в любой момент. Коридоров прохода на ту сторону у меня было несколько. А что толку? Кем бы я там был? Швейцаром? Посудомойкой? Я был уверен, что большевики долго не продержаться, и скоро всё вернётся в старое русло. Но они, к моему удивлению, не только сохраняли власть, но и достаточно умело её защищали.

— Особенно, когда подписали Брестский мир, — усмехнулся Ардашев, разливая по рюмкам коньяк.

— Да бросьте, Клим Пантелеевич, вы же видите, что это был тактический ход Ленина. Где теперь эти немцы?

— Давайте выпьем перед тем, как наш разговор перейдёт в следующую, весьма неприятную, стадию.

— Вы правы, — кивком согласился Мяличкин и опустошил рюмку.

— Так как же вас угораздило податься к красным?

— К тому времени к ним перешли многие из моих коллег.