|
Одежда, как сразу оценил вор, была пошита на заказ и стоила не меньше десяти сребров, хотя выглядела неброско и практично. О цене висящего при поясе меча оставалось только гадать, но одна рукоять тянула на пару златов. Нетопырь был старенький, тоже с проседью по хребту и многочисленными проплешинами — но не от возраста, а из-за шрамов. Похоже, животина прошла со своим хозяином огонь, воду и крысиные норы. — Ну здравствуй, что ли, — усмехнулся путник, глядя на Алька. Саврянин, не отвечая, молча объехал его по кругу, недвусмысленно выражая свое отношение и одновременно изучая противника. — Неужто не рад меня видеть? — Нет, — наконец соизволил разлепить губы белокосый, и слово вышло как плевок. — А я вот, напротив, — очень рад. — Судя по тону, путник не кривил душой и не иронизировал. Да и смотрел дружелюбно, тоже оценивая Алька, но скорее с отцовской гордостью. — Еще скажи, что община послала тебя передать мне свои извинения и позвать обратно в Пристань, — презрительно бросил саврянин. — Нет, — даже не попытался юлить путник. — Мне поручили тебя убить. Точнее, я сам вызвался. — Ну попробуй, — криво ухмыльнулся белокосый. Правая рука у него уже давно лежала на оголовье меча и сейчас лишь стиснула пальцы. — Не хочу, — рассеянно, как от чего-то маловажного, отмахнулся путник. — Не сейчас. Альк, мне надо с тобой поговорить. — Не хочу, — оскалился тот. — Даже не хочешь узнать о чем? — У нас было семь лет, чтобы наговориться всласть. — Ты и тогда пропускал мимо ушей то, что не желал слушать, — с укоризной заметил путник. — Лучше бы я пропускал еще больше. — Вот упрямец! — добродушно, хоть и с досадой посетовал странный тип. — Я же хочу тебе по… — Значит, не сейчас? — зло перебил его саврянин. — Тогда отлипни от моей подошвы! — Альк… Но белокосый уже развернул корову, и Жару с Рыской пришлось сделать то же самое, так ничего и не поняв. Догонять их путник не стал, только вздохнул вслед и головой неодобрительно покачал. Однако никто не сомневался, что так просто он не отвяжется. * * * Благостная улыбка покойницы припомнилась сегодня многим весчанам. Особенно когда до жеребьевки дошло. Голова сам нарвал листьев с простой и рыбьей ветлы, смешал в глубокой шапке. По виду одинаковые, по весу вроде тоже, только вторые сразу тонут. Принесли корчагу с водой, установили посреди двора. Самую большую, чтоб всем видно было: без обмана. — Ну что, люди добрые, тяните… Освободили от этой чести только голову, кузнеца, мельника да лавочника, потому как без них Приболотью убыток больший, чем если бы все остальные мужики в город уехали. Трое счастливчиков, надув щеки, гордо расхаживали среди мнущихся у шапки одновесчан, упиваясь своей значимостью (ну и облегчение немалое, конечно!). Голова все равно был мрачен: овца только о своем ягненке думает, а пастух обо всем стаде. А как же общинное поле? И пруд собирались вырыть, сазанов запустить… Эх! Хоть бы жребий на какого-нибудь лентяя пал, вроде дядьки Хвеля — до обеда под яблоней дрыхнет, а после обеда на другую сторону ствола переходит, куда тень уползла. Другое дело, что он и тсарю не больно нужен, разгневается еще за такой «подарочек»… Гонец и тсецы околачивались неподалеку, но к корчаге не подходили, чуя, что на них и так злы. |
