|
— А, отец? Нет, что ты. У нас это не принято. — Саврянин аккуратно загладил торчащий клочок ткани, как будто это помогло бы ей срастись. — На мальчиков нельзя поднимать руку, иначе они вырастут трусами. — А на девочек? — А на девочек — стыдно. Хотя мать сестренку один раз поясом отлупила. — Альк ухмыльнулся воспоминаниям. — За дело. — Она злая была? — Сестра? Да нет, хорошая… Вредная, правда. «Уж кто бы говорил!» — подумала девушка. — И упрямая. Удрала как-то из дому, весь день прогуляла, а где и с кем — говорить отказалась. Ну мама в сердцах и… А потом, месяца уже через три, выяснилось, что ее сманили на речку за смородиной две подружки-служанки. Если б призналась, им бы здорово влетело… — Нет, я про маму спрашивала. — Мама как мама. — Но теплоты в голосе саврянина заметно прибавилось. — Вечно за нас беспокоилась: то без шапки во двор выскочили, то на старую липу залезли, то впервые за мечи взялись… — Тогда какого рожна тебе не хватало? — с неожиданной злостью перебила Рыска. — Все у тебя было: родители, братья, сестра, родовой замок… — Коровы, — ехидно добавил Альк. — Да, коровы! — с вызовом повторила девушка. — Тебе было где жить, было что есть, тебя любили, и ты мог не беспокоиться о будущем. А тебя понесло в эти паршивые путники, где до выпуска доживает только один из десяти учеников! — Потому что я не тупой весчанин, который только и думает, как бы набить брюхо, — распалился и Альк. — Мне хотелось не просто жить, а чувствовать, что моя жизнь важна для мира, что я способен его изменить! — Зачем? — А тебя все в нем устраивает? — Нет, но напортачить, что-то меняя, куда вероятнее! — По-твоему, лучше вообще ничего не делать? — Надо менять себя, а не мир! — Да-да-да, смирение, терпение и повиновение! — издевательски расхохотался Альк. — Пахать землю, доить коров, плати налоги, умереть в тридцать лет от пятнадцатых родов… Тсарь таких, как ты, молиться должен! — А что вы без таких, как мы, есть будете, а? — дрожащим от обиды голосом упрекнула Рыска. — То есть смысл твоей жизни — прокормить десяток-другой бездельников? А твоей, — саврянин развернулся к Жару, — их обворовать? Замечательно! Этот мир действительно идеален! — Все, с меня хватит! — вспылил вор, осаживая корову и разворачивая ее поперек дороги, вынуждая остальных остановиться. — Определись наконец, кто ты — крыса, которой нужна наша помощь, или благородный господинчик, самодурствующий перед слугами! Альк покосился на Рыску, но та уставилась на коровью холку и молчала. — Вы чего — обиделись, что ли? — с искренним удивлением уточнил саврянин. — Представь себе — да! Сколько ж можно?! Ведешь себя так, словно мы какие-то ничтожества, с которыми ты якшаешься только от большой нужды. — А что — неправда? — надменно вскинул бровь Альк. — Ну ты и скоти-и-ина, — чуть ли не с восхищением протянул Жар: таких высот хамства и черной неблагодарности он себе даже представить не мог. |
