|
Утром Щавель повёл ватагу в кремль и увлёк за собою доктора. Почтенный Альберт Калужский не имел чётких планов на будущее, а повадки странствующего лекаря заставляли держать нос по ветру. К удивлению Щавеля, его пропустили к светлейшему, не отобрав ножа. Цербер в тамбуре настоял на том. — Эльфа пытали всю ночь, — под глазами князя залегли тени, но привычка подолгу не спать брала своё, он выглядел бодрым. — Подвешивали его за яйца, ковыряли в заднем проходе калёной кочергой и даже обрили уши, а он, зараза, молчал. — С кочергой совершенно напрасно, — заметил Щавель. — Эльфу только в кайф. Заговорил в итоге? — Только когда мы не давали ему читать, — похвастался князь. — Иоанн молод, а сметлив! — Начитан, — поправил Щавель. — Как объяснил движущийся навстречу судьбе менестрель Эльтерриэль, чья музыка подобна отзвукам серебряного ветра, своё странное поведение на пиру? — Сказал, что хотел как лучше. Дескать, желал произвести сильное впечатление на почтеннейшую публику и завоевать победу своему хозяину. — Заказчику, — уточнил Щавель. — У эльфов нет хозяев. Что ж, произвёл. Сильнее всех впечатлился Штефан. С убийцей лепилы что будешь делать? На тяжёлые работы? — К чему с албанским сатрапом ссориться? Пока в темнице сидит. Заплатит компенсацию в казну за нарушение порядка да пусть в Новгороде не показывается. Дело помощнику передаст. Зачем бизнес губить? — Ты мудр, светлейший, — признал Щавель. — Как поступишь с движущимся навстречу судьбе менестрелем Эльтерриэлем, чья музыка подобна отзвукам серебряного ветра? — Палач отрубил ему голову. Я судил прямо в темнице. Учитывая непреднамеренность причинения тяжкого вреда, я позволил приговорённому встретить восход солнца. — Как поступишь с заказчиком, идущим в ногу со временем купцом Галантериэлем, отмеряющим полною мерою? — бесстрастно спросил Щавель. — Купец Галашка будет изгнан из Новгорода до наступления темноты и лишён права торговать в пределах княжества на год… — Лучезавр запнулся. — Ты его знаешь? — Он родственник моей супруги, — обронил Щавель. — Но это не имеет значения. — Вот как, — молвил князь. — Ближе к делу тогда, а то мне сейчас с караванщиком тереть. У тебя нож какой? — Булатный. — С собой? Щавель отогнул полу безрукавки. — Воткни его к вуду-пиплу, буду знать, что с тобой случилось в далёких землях, если заржавеет, — велел князь и направился к шкафу с расходными реликвиями. — Вчера дары не раздал из-за этого проклятого барда! — Менестреля, — Щавель отошёл в козырный угол и глубоко всадил свой заслуженный нож в дубовую панель. Африканская маска, тёмная, блестящая от наслоений засохших приносов, поглядывала на него пустыми глазницами из-под тяжёлых деревянных век. — Вот, держи. Князь протянул товарищу старинный нож в новеньких кожаных ножнах. Рукоять пожелтевшего рога завершалась скошенным вниз навершием из полированной стали. Длинный нижний конец гарды был отогнут под указательный палец, короткий верхний оканчивался завитком. — Достану? — спросил Щавель, принимая подарок. — Конечно! — сказал князь. Щавель вытянул нож. Клинок был не попорчен временем и владельцами. Длиною в полторы ладони, он имел долу возле обуха и короткую пятку. — Работа мастера Хольмберга из Экильстуны, — разглядев клеймо, Щавель обрадовался как ребёнок. — Легендарная шведская сталь, — подтвердил Лучезавр. — Не ржавеет, не тупится, если меру знать. Не ломается от пустяковых нагрузок. Щавель распустил мошну, выудил монетку, протянул князю. — Суеверный ты. — Князь принял символический выкуп. |
