Далеко к западу от границ города в лесу – счастье и радость и неустойчивое ощущение появления. Родился ребенок.

Совсем близко, возможно, в одном из соседних магазинов, горячий спор. Недавние партнеры обвиняют друг друга, упоминают счета и подделки. Потом какие‑то неясные ощущения из центра города: кто‑то замышляет убийство, и неоднократное, но это фантазия, которая посещает почти любого человека, здорового и больного.

И вдруг все эти ощущения исчезают: радость и гнев, спорщики и любовники, неопределенные мечтатели. Остается только дождь.

Мигая, Флинкс поднялся и неуверенно постоял в переулке. Дождь лился ему на плащ, тек по переулку, пробираясь к центральной дренажной канаве. Флинкс тупо смотрел вдаль, в направлении ночной пирушки. И вдруг четко ощутил у себя в сознании эмоции всех участников этой пирушки; только никакой боли не последовало; была четкость и уверенность.

Он видел женщину, пытающуюся не очень искусно соблазнить мужчину; видел мужчину, задумавшегося над будущим, и другого, размышляющего, как прожить следующий день; чувствовал смех, страх, удовольствие, похоть, восхищение, зависть – весь диапазон человеческих эмоций. Они набросились на него шквалом, угрожая вновь причинить боль, поглотить его…

– ПРЕКРАТИ! – приказал он себе. – Прекрати, спокойней.

Тщательно действуя участком мозга, о существовании которого он до сих пор не подозревал, Флинкс сумел контролировать поток эмоций, грозивший затопить его, – в этих эмоциях он ощущал что‑то нечеловеческое. Вслушался и понял, что это эмоции спаривающихся орниторпов. Впервые ощутил он нечеловеческие эмоции.

Медленно он начинал все лучше регулировать этот поток, задерживать его так, чтобы его легче было воспринять, отобрать, проанализировать. И тут же все эти эмоции исчезли вместе со всеми остальными, которые доносились к нему со всего города.

Он неуверенно попытался вернуть их. Но как ни напрягал мозг, все как раньше. Мозг пуст, в нем только его собственные чувства. Но и еще одно. Одиночество. Оно по‑прежнему здесь, оно грызет. Но чувство это стало менее требовательным, в нем появились какие‑то колебания. И голод тоже остался.

Флинкс сделал шаг вперед, другой, третий… какие‑то существа разбежались с его дороги, раздвигая пустые контейнеры и канистры, пластик и металл позвякивали в пустом переулке. Флинкс напряженно пытался что‑нибудь разглядеть в темноте и пожалел, что не прихватил из магазина фонарик. Он сделал осторожный шаг к груде, готовый отпрыгнуть, если флермы или другие ее обитатели проявят агрессивность.

Это вовсе не флерм. Во‑первых, слишком длинный, почти с метр. К тому же толще, хотя ненамного. Флинкс решил, что это змея, населяющая леса умеренного пояса к югу от Драллара. Некоторые из этих змей ядовитые. Иногда они и другие лесные хищники под покровом дождя и темноты пробираются в город поохотиться за мелкими существами, населяющими городские свалки. И иногда, правда, редко, горожане встречаются с такими пришельцами.

Флинкс приблизился к груде, и чувство голода ослабло. Зато усилилось ощущение одиночества; он чуть не отшатнулся, как от физического удара. И был убежден, что чувство исходит от змееподобного существа.

Любопытство – матушка Мастиф постоянно упрекала его за это – быстро победило осторожность. Флинкс поразился, что такое сильное чувство исходит от существа, низко стоящего на шкале развития. К тому же в этом ощущении не было ярости, никаких признаков опасности. Только одиночество и чувство голода.

Существо снова двинулось. Флинкс видел его красные яркие глаза, блестящие даже в слабом свете переулка. Это не подлинная рептилия, он в этом уверен. Холоднокровное животное в такую прохладную ночь впало бы в летаргию. Это существо движется слишком быстро.

Флинкс шагнул назад, подальше от груды. Существо двинулось за ним.