Да, он, конечно, извинился, но это не могло загладить боль, ведь он счел Орлену способной на обман и поведение, которое противоречило всем ее идеалам и представлениям о нравственности.

Все пошло не так с того момента, когда граф поцеловал ее в саду, беспомощно подумала Орлена. А все из-за того, что она не могла бороться с ним или вести себя, как вела бы себя любая приличная женщина. Это было просто невозможно.

Его губы взяли ее в плен, и ощущение чуда и восторга, наполнившее ее, было слишком захватывающим, слишком волшебным, чтобы сопротивляться.

Орлена отдалась этому чувству, потому что была не в силах поступить иначе, но как она могла объяснить это графу? Как могла заставить его понять, что никогда бы не позволила это никакому другому мужчине, а только ему, ему одному?

Снежок составил слово «нос» и теперь трогал копытом букву «с» для слова «сыр».

Погруженная в свои мысли девушка машинально играла нужную мелодию, едва сознавая, что происходит вокруг. Она пыталась не думать о графе, пыталась сосредоточиться на номере, но почему-то так живо ощущала его присутствие, что вдруг с ужасом подумала, уж не сидит ли он в зрительном зале?

Но ведь это невозможно! Зачем ему приходить сюда?

Да, верно, немало светских джентльменов заглядывали в Амфитеатр, потому что восхищались искусством наездников. Но конные трюки вперемежку с вульгарными клоунами, танцующими собачками и дрессированными медведями вряд ли заинтересовали бы графа.

«У меня просто разыгралось воображение, — сказала себе Орлена. — И даже будь граф здесь, он бы меня не узнал».

В свои первые представления девушка страшно боялась публики и даже смотрела иногда сквозь прорези маски на ложи, нет ли там знакомого лица. Но поняв, насколько неузнаваемой делает ее венецианский костюм, девушка перестала так стесняться.

Правда, всегда оставался один неловкий момент, когда Орлена должна была выходить на арену вслед за мужчинами, двигающими фортепиано, и знала, что некоторые люди в переполненном Амфитеатре смотрят на нее.

Впрочем, подавляющее большинство интересовалось только Дженни, которая, исполнив пируэты на спине Снежка, заставляла его кланяться под аплодисменты.

Конь делал это очень грациозно: сначала вытягивал правую переднюю ногу и наклонял голову почти до земли, потом левую ногу.

Аплодисменты продолжались некоторое время, а когда стихали, фортепиано уже стояло на месте, и Орлена сидела на крутящемся табурете.

Оркестр, игравший во время первой части номера Дженни, ушел за сцену, и теперь звучала только мелодия фортепиано.

Несколько минут Орлена играла громко, пока перед Снежком раскладывали алфавит, затем смягчала звук до еле слышного, и Дженни начинала объяснять публике, что теперь Снежок покажет, как хорошо он умеет читать.

— Еще одно слово, — говорила сейчас циркачка.

Со всех сторон понеслись крики. Некоторые из предлагаемых слов оказались довольно грубыми, другие — чересчур длинными или слишком смешными, но Дженни все держала в руках.

— Я слышала, вы сказали «боб»? — спросила она, указывая на заднюю часть балкона. — Ладно, спорю с вами на шиллинг, что Снежок не сделает ошибки, а если сделает, я вам заплачу, хотя с моим жалованьем мне потребуется на это не один месяц!

Это вызвало смех, но Орлена уже играла мелодию, с которой Снежок был хорошо знаком. Лошадь двинулась к букве «Б» и начала бить по ней копытом.

— Верно — «Б»! — крикнула Дженни. — Давай дальше, Снежок, найди «О».

Снежок послушно двинулся к концу длинного ряда букв и нашел нужную.

— «Бо», — крикнула циркачка. — Берегитесь, сэр, ибо Снежок непременно выиграет для меня ваш шиллинг! Не забудьте принести его мне в уборную, не то напущу на вас назойливых кредиторов.