Дебаты по второму Закону о реформе начались летом, когда Темза медленно катила близ Вестминстера свои зловонные воды. Казалось, с наступлением жары все вокруг начало гнить и разлагаться. Отовсюду несло коррупцией. Второй Закон о реформе был принят в июне 1831 года большинством в 136 голосов. Однако противники реформы решительно сопротивлялись и добились успеха, поскольку в стане сторонников начались споры и разногласия. Силы Рассела начали ослабевать, и он был вынужден уступить свое место виконту Олторпу, но и тот, несмотря на свою природную стойкость, через некоторое время не выдержал нагрузки. Билль дошел до палаты лордов только в сентябре. В начале октября пэры отвергли его большинством в 41 голос. Следом наступила расплата. Chronicle и Sun вышли в черной траурной рамке, но в Chronicle объявили, что «торжество нечестивых не будет длиться вечно». Ноттингемский замок подожгли в нескольких местах, а на собрании в Бирмингеме 150 000 человек поклялись не платить налоги до тех пор, пока Закон о реформе не вступит в силу. Фрэнсис Плейс, радикальный сторонник реформы, выступил с речью, в которой заявил: «Никакая реальность, которую мы можем создать, не будет достаточной для наших целей. Мы должны подыгрывать воображению графа Грея. Мы должны притвориться, что сами напуганы».

В Бристоле развернулись массовые беспорядки, и впервые с XVII века в некоторых загородных усадьбах для обороны выставили пушки. Магистраты предупредили, что ни один мятежник или демонстрант не должен погибнуть: если это случится, виновных ждет суровый суд. Никто не хотел брать на себя ответственность за еще одно Петерлоо. Епископов освистывали на улицах, и они боялись выходить по делам своей епархии. Коббет сообщал: «Каждый встречный, казалось, с головы до ног трепетал от ярости… Призывы к республике раздавались со всех сторон». Вслед за Политическим союзом Томаса Эттвуда в Бирмингеме возникли другие такие же общества, и дошло даже до того, что в Лондоне появился объединенный Национальный политический союз, ставивший своей целью распространение избирательного права на нижний средний класс и рабочих. Власти восприняли это как угрозу закону и порядку и пытались (по большей части тщетно) пресечь деятельность союзов.

Разлад в политической жизни усугублялся телесными недугами населения. Осенью 1831 года по городу начала распространяться холера. Врач Джон Хогг писал: «Болезнь обычно начинается с безболезненного расслабления кишечника и опорожнения бесцветным веществом». Затем следовали болезненные спазмы кишечника и диарея, состояние больного быстро ухудшалось, он «испытывал мучительные боли и полный упадок сил». О приближении смерти возвещало посинение или побагровение тела, системы организма прекращали работу, за исключением «периодического выведения жидкости, похожей на шоколад». К счастью, смерть наступала в течение 36 часов. Эпидемия усиливалась. Летом 1832 года в Ламбете вывесили плакат, вопрошавший:

Неужто разгневанную СМЕРТЬ пригласили Комиссары Общественных Коллекторов на поселение в Ламбете? В этом чумном мегаполисе, позоре государства, на главных улицах до сих пор нет общей канализации… И если в ближайшее время не будут приняты меры, чтобы успокоить растущее недовольство людей, карательное правосудие начнет вершить свою целительную месть посредством фонаря и петли.

Политический огонь продолжал гореть на фоне болезней и смертей. Несмотря на провокационные заявления недовольных, правительство могло спать спокойно: тяжелобольные и деморализованные люди не начинают революций.