Стало ясно: то, что перекатывалось и с ружейным треском хрустело под ногами, — это кости. Несметное множество. Чтобы понять это, не нужно было их видеть. Едкий запах мочи Зверя усиливался, а к нему примешивался запах гниющего мяса.

Он поднимался все выше, и когда из-за гор показался желтый ломоть луны, для него словно открылась дверь. Луна высветила детали, выявила силуэты в пустынной тьме. Он действительно шел по ковру из скелетов — какие-то принадлежали животным, какие-то — людям, а некоторые выглядели так уродливо, что и не скажешь чьи. Кости лежали в широком круге, образованном дюжиной острых, похожих на огромные зубы, камней. Темное пятно, которое сначала казалось огромной щербатой скалой, повело плечами, развернулось к Кридмуру и распахнуло два громадных глаза, похожих на огни Локомотива.

Оно попыталось схватить его чем-то темно-серым — это могла быть когтистая лапа или длинная зубастая челюсть, — но он уже с криком отпрыгнул назад.

— Черт!

Он споткнулся, с треском раздавив грудную клетку какого-то бедняги, и свалился на груду костей. Еще одна лапа — на этот раз явно лапа — рассекла воздух там, где только что находилась его

голова. Чудовище взмахнуло толстым блестящим хвостом, разметав скелеты вокруг Кридмура, и ударило в бок с силой разорвавшейся ракеты. Его отбросило. Он потерял шляпу и, что важнее, Ствол. Приземлился на ноги, тяжело дыша:

— Черт... Черт! Я передумал.

Дикая боль скрутила его, но он был не мертв и даже не покалечен, и какие-то силы в нем еще оставались. Насколько их хватит?

Он схватил чью-то берцовую кость и стиснул ее, как оружие.

Чудовище стояло футах в пятидесяти от него. Его огромное тело заслоняло собой луну, поэтому разглядеть его как следует было невозможно. Замерев в стойке кобры, оно опиралось на толстый, как ствол дерева, хвост; помимо хвоста, Кридмур различил на змеевидном туловище несметное количество двигающихся членистых ножек, похожих на лапки насекомого или на ветки дерева. Было не ясно, могло ли существо на них опираться. Глаза Зверя были огромными, желтыми и пустыми, спина шипастой. За спиной простиралось некое подобие крыльев — прозрачных и довольно потрепанных. Левое крыло заметно крупнее правого. Кридмур не придавал значения крыльям, но усердно, хотя и безуспешно, старался подсчитать, сколько у твари когтей. Чешуя чудовища казалась не столько серой, сколько бесцветной, словно ее создатель растратил всю свою извращенную фантазию на шипы, когти и зубы, а на такой пустяк, как цвет чешуи, его уже не хватило. Глаза болели уже от одного взгляда на эту тварь.

Чудовище развернулось вокруг своей оси, как кошмарная каллиопа [Каллиопа (др.-грен. красноречивая) в древнегреческой мифологии — муза эпической поэзии, науки и философии. Ее именем назван музыкальный инструмент, а также паровой орган, использующий локомотивные или пароходные гудки], и его пасть — или нечто подобное пасти — разверзлась и издала крик, какой могла бы издать только насмерть перепуганная женщина. Звук, который Кридмур всю жизнь ненавидел.

Затем Зверь ринулся вперед. Кридмур выбежал ему навстречу. Он подпрыгнул и всадил берцовую кость в глаз твари — глаз треснул, словно стекло, и тут же погас. Один из когтей Чудовища разодрал ногу Кридмура до кости. Зубастая пасть распахнулась над ним, но он успел откатиться по костям в сторону и теперь лежал на спине. Пошарив среди костей, он нащупал Ствол.

— Спасибо...

Тот выстрелил.

— Спасибо, спасибо, мать вашу, спасибо.

На торсе Чудовища осталось две рваные раны навылет. Желтый свет луны струился из них. Кровь не текла.— возможно, это был дым, а возможно, желтый свет.