Большое спасибо! Теперь начнут допрашивать, грязное бельё наружу вытаскивать. Не думала, что Свен такой дурак.

Вслух ничего не сказала, но муж и так понял, по выражению лица.

— Я хочу, чтобы он лишился покровительства, — глухо пояснил свой поступок Свен. — Смешать с грязью. Ты — жертва, он тебя соблазнил, использовал.

Поджала губы и вздохнула.

Андреас, конечно, виноват, но не настолько. Пусть живёт со своей баронессой. Только Свену ничего не сказала, а то решит, будто малайонца люблю. А я?

Вот он, прекрасный принц… Ладно, не прекрасный и не принц, но всеми остальными качествами обладает, чтобы считать главным героем любовного романа. А именно: любит, детей хочет, женился, не бедняк, защитник, и прочее, и прочее. Нам положено сейчас изнывать от страсти, а я к Магистру бегу.

Кто же мне Свен? И не друг, и не любовник, нечто среднее. Целовать не противно, хоть сотню раз, заботиться нетрудно, да и переживаю всякий раз, когда куда-то лезет. Словом, всё ничего, кроме детей и постели. Мужу хочется, мне только под утро, когда Свен навострится. И если с последним можно что-то сделать, например, научить Свена больше обо мне в постели думать, а не удовлетворять только своё величество, то к ребёнку никаких чувств не испытывала.

Словом, распутье самое настоящее!

Глава 25. Выбор

В столичный Дом правосудия идти совсем не хотелось. Казалось неправильным судить человека за то, что мы с ним слишком разные. Это как Денис бы на меня в суд подал за остывшие чувства.

Жизнь — слишком сложная штука, а найти свою половинку — порой непосильная задача. Но в Галании считали иначе. Чувства регламентировались законом. Можно подумать, я полюблю, если так постановит суд. Смешно! И грустно оттого, что Андреаса собирались назвать прелюбодеем. Я опасалась, как бы он не попал в лапы инквизиции. Свен зачем-то ходил в церковь, явно не за молитвами. При всём воспитании и показной религиозности муж службы не жаловал, в обыденной жизни молился ровно столько, сколько требовал минимум. Оно и понятно: смётка не уживается с фанатизмом. И это мне нравилось, с религиозным фанатиком бы сама в петлю полезла, до того, как он на костёр отправит.

Так же весь вечер о лавке спорили, что и как расставить, как гостей встречать. Я предложила поставить специального человека, который бы приветствовал потенциальных покупателей и помогал сориентироваться в полках. Свен возражал — и так увидят.

Ещё я службу доставки организовать хотела. Не такую, как теперь, когда заказчик сам забирал, или мы ему привозили, а вполне земную, с наёмными работниками и точными сроками. Свен обещал подумать. Прикинул в уме, во что это обойдётся, плюсы и минусы и признал, польза есть, но пока непонятно, приживётся ли. У всех же слуги.

— Но мы не только с аристократами работаем, — напомнила супругу. — Мелочь, а приятно. Ещё друзьям порекомендуют.

Об Андреасе не вспоминали. А придётся: завтра в этот чёртов Дом правосудия. Если не пойду, судить уже будут меня как нарушительницу брачных обетов.

Наказание за прелюбодеяние в Галании суровое — публичная порка. Слишком хорошо помнила, каково это, чтобы повторять. И не желала, чтобы муж волок туда за волосы, а потом сажал в храме на хлеб и воду. Только сегодня видела наказанную женщину в боковом приделе. Её посадили на цепь, будто собаку, под ноги кинули миску, и каждый, проходя, мог пнуть или оскорбить несчастную. Из разговоров поняла, это жена молочника, изменившая ему с молоденьким подмастерьем. И не просто изменившая, а с отягчающими последствиями.

После отбытия наказания женщина останется на улице: муж разводился, не желал воспитывать чужого ребёнка.

Свен тоже, нехорошо глянув в глаза, поинтересовался, его ли дитя ношу под сердцем.