— Зачем?

— Тебя рвало. Вдруг это для ребёнка плохо?

— Какая тебе разница? — кисло улыбнулась я. — Новая милка десяток нарожает.

— Какая милка? — недоумённо переспросил Свен и остановился.

— Как же, новая жена. Ты же со мной развёлся, — вылечила чужую забывчивость и отвернулась, сглатывая слёзы.

Муж засопел, сгрузил с плеча и, поставив так, чтобы видела его лицо, твёрдо заявил:

— До того, как Глой признает Ио, развода ждать будешь. Поняла?

Испуганно кивнула.

Свен же продолжал:

— Чтобы ничего за моей спиной! Всё получишь, всем обеспечу, только никаких малайонцев!

А дальше снова поволок к уже знакомому магу-целителю. Я пробовала возражать, Свен не слушал. Мрачный, серьёзный, пробился в приёмную, а потом и к магу. Представляю, во сколько это Свену обойдётся! Золотые успокоительные капли.

Муж выдохнул только, услышав, что дитя живо и здорово. Я тоже, только очень сильно переволновалась.

— Женщины — существа истеричные, — равнодушно пояснил целитель, вытирая руки. Можно подумать, я грязная, что пощупал и сразу мыться! — Вы слишком много воли ей даёте. Пусть шьёт себе, дом ведёт и место своё знает, тогда и ребёнок появится в срок.

Понятно, дискриминация по беременному признаку.

— Может, её в деревню отправить? — задумчиво протянул Свен. — Там тихо, спокойно.

Только не в деревню! Я не переживу общества Марции, её мужа и детей. Хватит с меня весенней муштры!

Видимо, испуг отразился в глазах, потому как муж тут же передумал.

А вот лекарю идея понравилась. Он живо ухватился за неё, а, узнав о существовании замужних золовок, и вовсе просиял.

— Самое то! Опытная женщина всему научит, заодно характер исправит. Слишком уж у вас слабая на чувства жена, умеренности бы ей. А то покоя в доме не будет. Опять же теперь из-за ерунды время и деньги тратите. Мой вам совет: не обращайте внимания. Пусть плачет себе. День порыдает, другой и успокоится. Вот что значит с детьми тянуть, — лекарь отчего-то с укором посмотрел на меня. — И истерики-то ваши оттого, что природа уже дитя принимать не желает, увядает. Вот у крестьянок никаких истерик, а всё потому, что регулярно рожают.

Так гадко, противно стало.

Его послушать, так женщина — племенная кобыла. Спаривай её почаще, и будет ей счастье. А ещё маг, лекарь! Судя по выражению лица мужа, он частично согласен с врачом. Хотя Свену ли не знать, отчего у меня истерика.

Хотела ответить, но промолчала. Средневекового мужика не переспоришь. Племенная кобыла — и точка. Немудрено, что мать Джульетты в тридцать лет считалась старухой. Если с тринадцати лет рожать, на шарпея станешь похожа.

Меня напоили горьким отваром, и мужчины принялись обсуждать предстоящие роды. Лекаря волновало, позовут ли его. Из корыстных соображений, естественно. Только я точно знала: этого человека даже в соседней комнате не будет.

Свен ответил обтекаемо: в другом городе, мол, родим. Мне-то он обещал Россию. Надеюсь, слово сдержит.

— Если передумаете, заезжайте, обговорим, — не терял надежды лекарь.

Свен кивнул, поблагодарил за советы и глянул на меня: как, мол?

Как-как, хреново. И очень спросить хочется, зачем так в храме поступил. Жестоко ведь, до сих пор больно, даже питьё не помогло. И спросила, когда лекарь отлучился в соседнюю комнату, за порошком. Их велели растворять в воде и пить по утрам.

— Чтобы наказать, — с жёсткой прямолинейностью ответил муж. — Почувствовала, каково мне? Очень хорошо, зато теперь больше никогда не повторишь.

Посмотрела на Свена. Губы поджаты, на меня нарочито не смотрит, подбрасывает на ладони кошелёк.