* * *

Аукцион проходил в переполненном и душном зале, где не утихал шум. Торги шли довольно вяло, и это раздражало Жоржа, сидевшего рядом с Каролиной в гуще посетителей. Его раздражала медлительность операций. Не может быть, чтобы столько людей могли интересоваться изделиями из фаянса и фарфора! Уже целый час он наблюдал странный поток белого парижского фаянса, неверских тарелок, японских чаш, севрских статуэток. Каждый раз, когда уже, казалось бы, запас посуды и фарфоровых безделушек должен был наконец иссякнуть, появлялось какое-то новое изделие, весьма бережно вносимое высоким комиссионером в черной спецовке, — и танец цифр возобновлялся. Да такими темпами до номера сто семнадцать очередь не дойдет и до ночи. Жорж, вытянув шею, искал свою картину среди кучи различных вещей, собранных вокруг эстрады, и никак не находил. А может, ее сняли с аукциона? Эта догадка его испугала. Он вздыхал, вертелся, ежеминутно поглядывал на часы, и в конце концов Каролина прошептала:

— Не нервничай так, Жорж!

— Но они никогда не закончат! Ужасно скучно!

— Не говори так! Здесь есть очень миленькие вещицы! Посмотри хотя бы на эту коробку для чая!..

Он удивился, насколько Каролина умеет владеть собой. Ну, конечно, комода ей хотелось намного меньше, чем ему картины. Чтобы как-то убить время, он стал записывать предлагаемые суммы на полях каталога, как это делали соседи. Наконец после молниеносной распродажи многочисленных блюд Индийской компании эксперт по старинному фаянсу и фарфору уступил место одному из коллег, и началась распродажа мебели.

Во время первых весьма жарких торгов Каролина сдерживала нетерпение, но когда два комиссионера внесли на эстраду комод в стиле Людовика XVI и поставили его на самом видном месте, щеки ее порозовели, ноздри задрожали. Окаменев на краешке стула, она каждую секунду готова была выпустить коготки и броситься в бой. Описав комод в нескольких словах, мэтр Блеро возвестил:

— Начнем с двух тысяч!

Каролина не успела произнести и слова, как уже дошли до двух тысяч шестисот. Предложения сыпались одновременно со всех сторон. Уполномоченный оценщик и оповеститель едва успевали их засекать. Глаза их бешено метались влево-вправо, как шарики. Торопясь, они захлебывались:

— Две тысячи шестьсот шестьдесят у меня слева! Нет, не вы, мадам из первого ряда, а мсье позади вас!..

— Две тысячи шестьсот семьдесят!

— Семьдесят пять! — крикнула Каролина.

Но голос у нее сорвался. Ее не услышали.

— Семьдесят пять! — повторил Жорж громко.

Она взглянула на него с благодарностью.

— Две тысячи семьсот! — огласил уполномоченный оценщик.

— Семьсот двадцать! — сказал Жорж.

Вцепившись в руку мужа, Каролина шепотом его подбадривала. Ему очень хотелось порадовать ее победой. Но попались неуступчивые противники. На трех тысячах двухстах франках он осмотрительно отступил. В то время как торги продолжались без него, Каролина прошептала:

— Ты действительно уверен, что мы не сможем продолжать?

— Да, любимая, — ответил он. — Это было бы глупо. У меня нет в банке таких денег. А следующий месяц будет трудным, ты же хорошо это знаешь.

Молодая женщина глубоко вздохнула, взгляд ее погас. Комод купил за три тысячи пятьсот пятьдесят франков какой-то толстяк с красным лицом, который, конечно же, не заслуживал такой вещи. В ту же минуту Жорж почувствовал странное облегчение, словно ему удалось избежать опасности, угрожавшей непосредственно ему. Он взял безвольно повисшую руку Каролины и поцеловал ее.

— Не грусти, мы найдем другой, когда крепче станем на ноги! — успокоил ее он.

Она заставила себя улыбнуться ему и храбро попыталась заинтересоваться судьбой столика для игры в триктрак, за который спорили две дамы: одна в бобровом, а другая в выдровом манто.