— Подобная небрежность непростительна для хозяйки и матери семейства, — заявил он.

У мадам Татен задрожал подбородок, она глотнула слезы и простонала:

— Я ничего не понимаю!.. Очевидно, его разбила служанка… Но я потрогаю лоб Филиппа… Я никогда не ошибаюсь…

Она приложила руку ко лбу сына и покачала головой:

— У него 38,5.

Отец тоже коснулся лба сына и заявил:

— Нет, 37.

— О! Виктор! — простонала мадам Татен.

— 37! — Виктор Татен повысил голос.

Мадам Татен закусила губу и убрала со лба волосы. Побежденная, но не покорившаяся, она твердо заявила:

— Хорошо! Ребенок пойдет в школу, хотя по его бледности и плохому состоянию я вижу, что он болен. Он пойдет, потому что тебе этого хочется. Но если он сляжет, я снимаю с себя всякую ответственность.

— Женевьева, — возразил Виктор Татен, — ты ко мне несправедлива.

Филипп переводил взгляд с отца на мать, с большим интересом следя за словесным состязанием родителей. Вдруг, поперхнувшись слюной, он закашлялся.

— Вот видишь, он кашляет! — торжествующе вскричала мадам Татен.

— Ну и что?

— Значит, ему нехорошо.

— Нет, правда, мне нехорошо, — сказал Филипп, хлопая ресницами.

— А на улице холодно, — продолжала мадам Татен. — Но тебе, конечно, это безразлично. Из гордости ты не хочешь уступить. Ты скорее ребенка пошлешь, чтобы он простудился и схватил воспаление легких, чем признаешь свою неправоту.

И она прижала голову Филиппа к своей груди.

В окна хлестал ливень. На ковре валялись разноцветные игрушечные машинки, рваные карты, агатовые шарики. Часы пробили семь.

— Я не пущу никуда моего малыша, — заявила мадам Татен с видом волчицы.

Назревала драма. Виктор Татен колебался высмеять ли ее, примириться или рассердиться. Он чувствовал себя оскорбленным в своем отцовском достоинстве, но совесть заставляла признать, что он не прав. Конечно, было бы лучше, чтобы Филипп посидел дома. Если бы Женевьева не говорила с таким вызовом, вопрос был бы улажен сразу же.

Он уже готов был признать, что не прав, когда блестящая мысль пришла ему в голову. Повернувшись к Филиппу, он коротко спросил:

— Ты болен? Хотелось бы этому верить. А вы случайно не пишите сегодня контрольную?

— Нет, папа, — ответил ребенок, и глазки его были прозрачны, как звездочки.

— Ты уверен?

— Ну да, папа.

— Сегодня девятое марта. Где твой дневник?

— Не знаю.

Виктор Татен подошел к столу, передвинул несколько книг, нашел дневник, раскрыл его и мрачно засмеялся.

Филипп покраснел до ушей.

— Ну так что мы читаем в дневнике господина Филиппа, — заявил Виктор Татен с расстановкой: — «9 марта. Контрольная по арифметике. Повторить материал с 27 по 103 страницу». Может, мне померещилось?

— Я забыл, — пробормотал ребенок.

— Филипп! — вскричала мадам Татен, невольно отстраняясь от него.

Виктор Татен положил дневник на стол и радостно потер руки. В глазах горел благородный огонь. Усы танцевали над верхней губой. Он глубоко вздохнул, как перед боем, и вдруг закричал:

— Бездельник!

Мадам Татен подпрыгнула от неожиданности и схватилась за сердце. Филипп виновато опустил голову.