— Ерунда. Почему вы думаете?

— А на кого же она смотрит? На меня, что ли?

— Возможно… Вы ей букеты посылаете…

— Из букетов каши не сваришь.

Васич поманил пальцем кельнершу и передал ей пустую кружку.

«Лесная мельница» неожиданно, но стройно оборвалась. Немцы восторженно затопали, застучали ладонями по столам. Какой-то наголо остриженный толстяк-корпорант влез, подсаживаемый коллегами, на стол и бросил в оркестр свою красную шапку. Директор вытирал лысину платком и дружелюбно раскланивался. Музыканты отложили инструменты к пианино, подняли с пола недопитые кружки и уселись, вытянув ноги и стараясь делать как можно меньше движений.

Девушка, о которой говорили русские студенты, передала свою скрипку соседке, поправила красную розу в волосах и, захватив щиток с эдельвейсами и открытки с изображениями своей капеллы, спустилась, перегнувшись могучим, полным телом, с эстрады в зал.

Мягко переваливаясь, сверкая черными, разбойничьими глазами, сильная и разгоревшаяся от быстрого темпа «Лесной мельницы», шла она между столиками, временами останавливалась и привычным жестом бросала на стол открытки, то резко обрывая нахала, то небрежно улыбаясь шуткам. Полные, но стройные и ровные ноги в белых чулках, как у старинных фарфоровых статуэток, мелькали из-под короткой юбки и уверенно обходили огромные ботинки корпорантов и приказчиков, белый кисейный передник задевал за стулья, вокруг мягкой шеи наивно чернела бархатка, перо над круглой тирольской шляпой воинственно колыхалось. Вся она была похожа на большую девочку-разбойницу, которая обходит гостей, чтобы посмотреть, достаточно ли они напились и не пора ли их уже перерезать.

Васич поднял голову и ждал. Девушка протянула над его головой руку, опустила ее на плечо Мельникову и бросила веселой скороговоркой:

— Добрый вечер, герр Мельников! Что нового? Что же это вы не хотите даже взглянуть на меня? Боитесь влюбиться?

Мельников покраснел и растерянно взглянул на коллегу. Это было совсем не то, что записывать лекции или переводить с русского реферат для семинара правильными чинными фразами по Гауффу… Ответ должен был быть быстрый, как удар шпаги о шпагу, легко и смело: раз-два! Слава Богу, что хоть понял.

Васич коварно отвел глаза и, щеголяя крепким прибалтийским акцентом, спросил:

— А со мной почему вы не хотите поздороваться, Мирцль? Я целый вечер смотрю вам в глаза…

— Добрый вечер, герр Васич. Вы всем женщинам смотрите в глаза. Что мне в вас?

— Больше не буду, Мирцль.

Васич сделал вид, что подносит к губам край кисейного передника.

— На-на! До утра. Спасибо за цветы.

— Пустяки… Постойте… Куда же вы?

— Хозяин смотрит. Надо продавать.

Она освободила свой передник и оглянулась.

— Плюньте. На много ли вы продадите…

— Да марки на две. Вы ведь только болтаете, а…

— Немецкий студент щедрый?.. Ха-ха! Ущипнет на марку, купит на пфенниг… Вот, Мирцль… — Васич снял со щитка эдельвейс и, вложив его себе в петлицу, бросил на блюдце пять марок. — За потерянное время… А теперь сознайтесь, на кого вы смотрели все время с эстрады: на меня или на герр Мельникова?

— Оставьте, что за свинство, в самом деле, — недовольно пробормотал по-русски Мельников.

— Что он сказал? Герр Мельников, что вы сказали? — быстро спросила Мирцль, серьезно переводя глаза с одного на другого.

— Он сказал, что ему это тоже очень интересно знать…

— Да?.. Правда?! Вы не шутите? Ну, так скажите ему, что о таких вещах молодые студенты не спрашивают.