|
А может быть, она просто распелась, не видит его вовсе, смотрит и не видит и улыбается кому-то далекому, кого и в зале нет. Тирольцу какому-нибудь с толстыми икрами, что ли… Все равно. Сначала он еще чувствовал себя в гуще зала, как за ширмой, — светло и шумно, он видит всех, его никто. Потом исчезли горластые немцы, столики с пестро-красными скатертями, скелеты на стене… Перед глазами вырастала новая, большая, ясная красота, опять запел заглохший с самого детства родник простой, буйно-вспененной до дна радости, пафоса жизни, избытка желаний и отваги… Мирцль с каждой минутой становилась все ближе и дороже, глаза смелели, губы повторяли за немцами глупые слова песни и дрожали от внутренней улыбки… Одна только мысль не покидала все время: чтобы Васич ничего не заметил. Мельников почти совсем повернулся к нему спиной и весь вытянулся к эстраде. Но даже спина выдавала.
«Пожалуй, сейчас полетит», — подумал Васич, насмешливо рассматривая коллегу. Песня оборвалась. Опять топали и кричали, Мирцль снова продавала эдельвейсы, но о русских словно забыла. Только перед самым уходом из ресторана, когда ноты и инструменты были уложены, а музыканты натягивали на свои живописные костюмы скучные пальто и накидки, Мирцль вспомнила и подошла к Васичу. — Какая у вас просьба? Скорей. — Когда ваш выходной день, Мирцль? — вкрадчиво спросил студент. — В пятницу. А что? — Прекрасно. — Васич, подражая немецким корпорантам, с чопорной учтивостью встал и, склонив голову набок, с чопорной учтивостью отчеканил: «Я и мой уважаемый камрад просим вас, фрейлейн Мирцль, сделать нам честь поехать с нами в пятницу провести вечер в Бруннентале. Можно надеяться?» Мельников удивленно посмотрел на Васича и улыбнулся. Мирцль была озадачена и ответила довольно сурово: — Герр Васич… — Фрейлейн Мирцль? — Одна с молодыми людьми я никогда никуда не езжу. Васич удивленно поднял брови, подумал и нашелся: — Гм… Вы можете пригласить фрейлейн Ильзу, она, кажется, тоже по пятницам свободна. Да? И потом, клянусь вашими плечами, у нас самые благородные намерения. Русские студенты… — С фрейлейн Ильзой дело другое. Хорошо, я спрошу директора. Отчего герр Мельников молчит? Разве он не хочет, чтобы я поехала в Брунненталь? Она склонилась к Мельникову и шутливо дотронулась эдельвейсом до его лица. Васич толкнул его под столом. — Да, да, — пробормотал Мельников и покраснел. Он в это время, затаив дыхание, смотрел на прекрасную открытую шею Мирцль и совсем забыл, где он. — Я тоже… Я тоже прошу, фрейлейн Мирцль. Я буду очень доволен. С удовольствием… Мирцль между тем осушила его кружку до дна, вытерла пену с губ и показала ему язык. — О, о! Как он говорит! Совсем как берлинский почтмейстер. Смелости больше, мой милый… Она, сверкнув глазами, отошла к Ильзе, которая пересчитывала среди своих столиков полученные ею сегодня пфенниги. Пошепталась с ней, взяла слово держать все в секрете и направилась к директору. Васич и Мельников следили. Директор удивленно поднял голову, спросил ее о чем-то. Мирцль сердито ответила, и тот шутливо потрепал ее по плечу. Наконец, к их полной радости, она повернулась к ним и весело кивнула головой. — Ура, черт возьми! Ай да директор! — Васич встал из-за стола. — Вы довольны, милостивый государь? — Доволен. Как это вам пришло в голову? Он вспомнил гимназического учителя немецкого языка и уныло проклял его и свою лень. Разве не мог бы он обойтись без Васича, если бы не это?.. — Так и пришло. Под лежачий камень, батенька… — Я думаю, что она вполне честная девушка… — К сожалению, нисколько в этом не сомневаюсь, — сухо отрезал Васич. |
