|
- Ни минутой раньше, ни минутой позже. И я не ошибся: едва пробило, восемь, как к подъезду подкатил кэб, и из него вышел наш друг. Мы стояли у окна и видели, что его левая рука перевязана бинтами, и лицо очень мрачное и бледное. Он вошел в дом, но наверх поднялся не сразу. - У него вид человека, потерпевшего поражение, - уныло сказал Фелпс. Мне пришлось признать, что он прав. - Не может быть, - сказал я, - ключ к делу следует искать здесь, в городе. Фелпс застонал. - Я не знаю, с чем он приехал, - сказал он, - но я так надеялся на его возвращение! А что у него с рукой? Ведь вчера она не была завязана? - Вы не ранены, Холмс? - спросил я, когда мой друг вошел в комнату. - А, пустяки! Из-за собственной неосторожности получил царапину, - сказал он, поклонившись. - Должен сказать, мистер Фелпс, более сложного дела у меня никогда не было. - Я боялся, что вы найдете его неразрешимым. - Да, с таким я еще не сталкивался. - Судя по забинтованной руке, вы попали в переделку, - сказал я. - Вы не расскажете нам, что случилось? - После завтрака, дорогой Уотсон, после завтрака! Не забывайте, что я проделал немалый путь, добрых тридцать миль, и нагулял на свежем воздухе аппетит. Наверно, по моему объявлению о кэбе никто не являлся? Ну да ладно, подряд несколько удач не бывает. Стол был накрыт, и только я собирался позвонить, как миссис Хадсон вошла с чаем и кофе. Еще через несколько минут она принесла приборы, и мы все сели за стол: проголодавшийся Холмс, совершенно подавленный Фелпс и я, преисполненный любопытства. - Миссис Хадсон на высоте положения, - сказал Холмс, снимая крышку с курицы, приправленной кэрри. - Она не слишком разнообразит стол, но для шотландки завтрак задуман недурно. Что у вас там, Уотсон? - Яичница с ветчиной, - ответил я. - Превосходно! Что вам предложить, мистер Фелпс: курицу с приправой, яичницу? - Благодарю вас, я ничего не могу есть, - сказал Фелпс. - Полноте! Вот попробуйте это блюдо. - Спасибо, но я и в самом деле не хочу. - Что ж, - сказал Холмс, озорно подмигнув, - надеюсь, вы не откажете в любезности и поухаживаете за мной. Фелпс поднял крышку и вскрикнул. Он побелел, как тарелка, на которую он уставился. На ней лежал свиток синевато-серой бумаги. Фелпс схватил его, жадно пробежал глазами и пустился в пляс по комнате, прижимая свиток к груди и вопя от восторга. Обессиленный таким бурным проявлением чувств, он вдруг упал в кресло, и мы, опасаясь, как бы он не потерял сознание, заставили его выпить бренди. - Ну, будет вам! Будет! - успокаивал его Холмс, похлопывая по плечу. - С моей стороны, конечно, нехорошо так внезапно обрушивать на человека радость, но Уотсон скажет вам, я никак не могу удержаться от театральных жестов. |
