Изменить размер шрифта - +
 - Ты видел все это непотребство?!

    -  Хуже. Я его сделал.

    -  Не понял?

    -  И не поймешь. У тебя когда-нибудь возникало желание улучшить сотворенное?

    -  Нет. Только ухудшить.

    -  Ты когда-нибудь верил в истинную светлую природу всего сущего?

    -  Я похож на сумасшедшего?

    -  Вот поэтому я и говорю: не поймешь.

    -  А ты попытайся.

    -  Ладно. Что ты делал после очередной победы?

    На миг забыв об ужасной метаморфозе, постигшей бытие, я счастливо расхохотался. Победа! О, победа и ее плоды! Загнав Белого в четырехтысячелетний сон, я всей душой, существование которой у меня под вопросом, отдавался обустройству мира. Рушил уцелевшее, искажал соразмерное, добивал сдающихся, пытал парламентеров, плодил извращенцев, топтал посевы (мелочь, а приятно!), переселял дриад в пустыни, а эльфов ставил надсмотрщиками в рудниках; тьма расползалась над континентами, плотоядно облизываясь, ужас вставал из глубины вод, и кошмар спускался с небес…

    -  Тебе было хорошо?

    -  Да. Мне было хорошо.

    -  Ты хоть раз пытался уничтожить Свет до конца?

    -  Странный вопрос. Конечно же, нет!

    Наверное, от одиночества он слегка рехнулся. Исчезни Свет совсем, кого тогда ужаснет Тьма?! Остатки его последователей, последние королевства Света, обители Добродетели и очаги Благородства я берег, как зародыш Вульрегины. Нянчился с безрукими и тупоголовыми святошами, внушал надежду, чтобы позже опрокинуть в бездну отчаяния, провоцировал мятежи, дабы было что подавлять с особой жестокостью, вступал в мирные диспуты с проповедниками, исподволь роняя зерна сомнения в их наивные сердца; поощрял целомудрие, этот неиссякаемый источник девственниц для моих драконов, способствовал градостроительству (с вполне определенной целью!), травил поля саранчой и хохотал до слез, глядя, как добрые поселяне, исповедуя принципы ненасилия, аккуратно сгребают кусачих тварей метелочками и переносят на клевер…

    Собственно, методы моего Светлого Оппонента в случае его победы были сходными. Восстановив разрушенное и укрепив власть, он ничего не мог поделать с баронствами Тьмы и герцогствами Мрака, которые благоразумно сдались на милость победителя. Карать сдавшегося было невыносимо для его природы. Он прощал, отпускал грехи и довольствовался убеждением, где требовался меч, проповедями вместо огня и увещеваниями взамен кнута. Лишь когда упрямцы зарывались, наступая Белому Владыке на все мозоли разом, в ход шли могучие алакритасы, суровые кандиды, возвышенные белларумы с огненными мечами, а также когорты альбасанктусов, витагаудов, люкс-дефенсоров и бонусов в сверкающих доспехах.

    -  Ты всегда был мудрее меня. Наверное, потому, что сердце мудрого - в доме печали, а это твой дом. Я же неизменно лелеял надежду закончить партию раз и навсегда. У каждого свои слабости. И однажды на меня снизошло озарение, будь оно неладно. Если природа всех существ изначально, в самой своей основе, добра - как я искренне полагал! - если в ней нет места тьме, а тьма привносится снаружи, во время насилия…

    Пока он грустно молчал, глядя поверх игральной доски, я наведался в отвратительно светлый подвал, нацедил из бочки кувшин амонтильядо и вернулся. Налил ему кубок, поднес и машинально взглянул на доску.

    Там был пат.

    -  …короче, я пришел к странному выводу. В случае моей победы само наличие в мире Белого Владыки делает невозможным всеобщее Царство Добра. Я - инструмент насилия.

Быстрый переход