– Значительная. Долю во властных структурах, территории, которые будут переданы под ваше управление, мы еще обсудим. Но не обидим. Мы не конкуренты, а союзники, – благодушно улыбнулся Мороз.

– Хотелось бы верить, – кивнул я. – Чтобы потом снова бучу не поднимать.

– Не придется, – заверил Мороз. – Слово чести.

«Если она у тебя осталась», – подумал я…

Глава 8

После беседы с Морозом нам отвели по крохотной комнате в двухэтажном флигеле около квадратного искусственного пруда, в котором плавали три жирные, наглые и крикливые утки. Я заселился на втором этаже, а Петлюровец на первом.

– Будем дружить домами, – усмехнулся я.

До нас довели, что барское обслуживание закончилось, никто больше еду «в нумера» носить не будет, а кормить нас отныне будут в столовой вместе с офицерами. Мы перезнакомились с верхушкой КСУ – с начальником штаба, разведки, тыловиками и командирами. Общались с нами доброжелательно. В целом жизнь налаживалась. Только никто не спешил нам объяснить, чего мы здесь торчим.

Однажды нам объявили, что в честь нашего сотрудничества состоится небольшой банкет во французской ресторации «В гостях у Жака». А перед этим помощник начальника штаба любезно согласился устроить нам пешую экскурсию по городу.

Я шел по первому заграничному городу, который увидел. Хотя какой заграничный? Часть той же Украины, оттяпанная в результате двухлетней польско-советской войны, проваленной фанфароном Тухачевским. Тут те же города, польские и галицийские деревни. Те же поля и огороды. Но будто волшебная линия разломила нашу исконную землю на части, и теперь здесь – заграница. И вроде как все то же, но немножко иначе. И разлом этого «иначе» с каждым годом становится все шире. Все больше отколовшиеся части единого некогда целого наполняются разным содержанием: другие суждения, другие цели, свершения, другие вещи в быту. И, главное, другой социальный строй.

Ну а если отставить в сторону эмоции и философию, то городок был как городок. Костел, дома с вычурными фасадами, бесчисленные магазинчики, парикмахерские и керосиновые лавки. Торговля. Фрукты. Мясо. Рынок. Все это напоминало наш недавний НЭП. Только порядка побольше. Все чисто, организованно. Все же Европа, а она, как этот краснобай сказал, оплот цивилизации.

Как и у нас в НЭП, было полно хорошо одетых господ и богатых домов. Легковые машины гудели клаксонами, цокали копытами конные экипажи с томными дамами. Прогуливались хорошо одетые парочки, приподнимая шляпы и здороваясь между собой. Попадались нередко и люди в военной форме без знаков различия, притом не стесняясь носили на поясах кобуры с оружием, – это определенно боевики КСУ. Полицейские при их появлении старательно смотрели в другую сторону, видимо предпочитая не связываться.

Хотя внешне здесь царило благоденствие, которое отличало Польшу и в составе Российской империи, однако за красивым фасадом текла далеко не праздная жизнь. Эксплуататоры и эксплуатируемые – вечная песня, и разница между ними была пропастью. Попадались нам на глаза и изможденные рабочие. И плохо одетые крестьяне, основательно затюканные, хотя, справедливости ради, и не так сильно, как наши со всеми зернозаготовками, раскулачиваниями и колхозами. Только есть один нюанс. Наши селяне, когда колхозы развернутся во всю мощь, расправят плечи и забудут, как быть нищими и затюканными. А местным крестьянам не светит ничего. Если, конечно, не скинут однажды со своей шеи буржуев. А скинут обязательно. Коммунизм – это неотвратимое движение истории. А баре и холопы – это прошлое, отжившее и отсыхающее.

Мы шли по старинной брусчатке. Заходили в магазины, где нас встречали подобострастные торговцы.