Около двух часов карета ехала с равной быстротой. В конце этого времени она вдруг остановилась.

— Приехали мы? — пролепетала Антония Верди едва внятным голосом.

— Нет еще… было единственным ответом, которого она добилась.

Карета остановилась, доехав до очень крутой горы, и тотчас же из чащи леса были выведены две лошади в полной упряжи. Это была смена, приготовленная заранее. Лошадей перезаложили, и карета покатилась снова.

Но вот — пока лошади поднимались шагом на крутую гору, о которой мы говорили — полицейский вдруг так страшно захохотал, что мы можем сравнить его хохот только с сатанинским смехом Мефистофеля в ту минуту, как он погубил душу Маргариты. Услышав этот страшный и зловещий припадок веселости, Антония Верди поняла, что, несмотря на весь испуг, который она уже испытала, в ее душе должно было найтись еще место для нового испуга. Этот инстинктивный ужас, впрочем, почти тотчас же оправдался. Голос, вовсе не походивший на горловое произношение полицейского, голос, заставивший пленницу подпрыгнуть на подушках, вдруг вскричал:

— Кажется, прекрасно сыграно, и если Антонии Верди удалось выиграть первую партию, то я довольно хорошо отыгрался!.. Что об этом думает мадмуазель Люцифер?..

— Кто вы? но кто же вы?.. — пролепетала молодая женщина, спрашивавшая себя, не с ума ли она сошла или бред горячки не возмутил ли ее мозг.

— Как кто я? — отвечал голос. — Вот вопрос вовсе не любезный! Возможно ли, чтобы грациозная и очаровательная Венера не узнала теперь своего возлюбленного супруга, которого она, однако, так хорошо узнала намедни, в кабинете регента?..

— Рауль!.. — вскричала пленница с неописуемым ужасом. — Рауль!.. Ах! я погибла!..

— Да, кажется, так… я должен вам в этом признаться, душа моя… — отвечал Рауль.

— Я не унижусь до того, чтобы упрашивать вас… — отвечала Антония.

— И вы правы… — перебил Рауль.

— Но я могу спросить вас, что вы хотите делать со мною?.. — продолжала молодая женщина.

— Вам очень хочется это знать?..

— А вам разве не хочется мне сказать?..

— Э, Боже мой! вовсе нет… видите ли, я сделаю с вами то же самое, что вы хотели сделать со мной…

— Стало быть, я умру?.. — невольно прошептала Антония.

— Беру в соображение это признание, — сказал Рауль, засмеявшись.

— Убейте же меня сейчас!..

— О нет! — сказал Рауль с горечью, — нет, не сейчас!..

— Я в вашей власти, и вы хотите моей смерти — зачем же ждать?..

— Зачем? Вы меня спрашиваете, зачем? Извольте, я вам отвечу. Мне нужно быть вдовцом, это правда, но время терпит; и до того дня, в который я, обливаясь слезами и с растерзанным сердцем, привяжу себе на левую руку черный креп, до того дня я успею заплатить вам за страшную тоску, за несчетные страдания, которыми обязан вам… Этот долг тяготит меня… я хочу освободиться от него наконец!.. Словом, я сделаюсь вдовцом только тогда, как уплата покажется мне достаточно полной…

— Стало быть, вы хотите меня мучить?..

— Полноте!.. разве вы принимаете меня за палача?.. Верно, душа моя, после нашей разлуки вы жили в очень дурном обществе, если набрались подобных идей!.. Мучить вас?.. Фи!.. Я предоставлю вам самим страдать, вот и все… а это совсем другое дело!.. Что же прикажете? у меня нет, как у вас или как у регента, Бастилии к моим услугам, но я заменю ее как могу… впрочем, вы это увидите… Не все могут делать вещи в широком размере… надо сообразовываться со своими силами… Притом ведь вы знаете эту старую пословицу: кто делает то, что может, тот исполняет свой долг!.