Изменить размер шрифта - +
Он тупо смотрел на Тамару Яновну. Она, понимая, что не только Галие, но и Аману плохо, тоже сунула ему под нос вату, намоченную нашатырным спиртом, и сказала строго:

— Господи, Аман, ты хоть не распускай нервы — ты же мужчина!

Аман взял со стола письмо и попытался прочесть его. Странно, но одолев первые три строки, он никак не мог прочесть дальше — все время возвращался к началу:

«Дорогие родители, Аман Каюмович и Галия-ханум, вот и все — свет мой померк, Акмурада больше нет, он погиб, о чем и сообщили мне похоронкой…»

Лишь основательно осознав, что Акмурад убит, и сообщает об этом его жена Назима, Аман прочел все письмо до конца:

«Теперь я одна с двумя детьми на руках — как быть, не знаю. Папа, Кадыр-ака, тоже умер, еще раньше. Он был старенький и больной. Вы одни у нас остались, поэтому дайте совет, поддержите хотя бы словом…»

Пока Аман читал письмо, Тамара Яновна, сидя у изголовья Галии-ханум, упрашивала ее:

— Ты поплачь, родная, поплачь — легче будет.

Галия не реагировала на ее слова — смотрела широко раскрытыми глазами в потолок, лицо у нее было бледным и неподвижным. Но вот Аман приблизился к ней, держа в руках письмо, — она увидела его и застонала.

— Поплачь, поплачь, — повторила Тамара Яновна, но опять не услышала в ответ ни слов, ни всхлипов.

В полночь она ушла к себе, оставив супругов вдвоем.

Галия, не вставая, пролежала до утра, а Аман сидел около нее и молчал. Уснул он или впал в тяжелое забытье лишь перед рассветом. А когда очнулся, то увидел — Галия собирает в чемодан вещи.

— Куда ты? — спросил он.

— Надо ехать, Аман, — выговорила она твердо.

— Ехать в Ташкент? — удивился он, но жена не ответила, а может быть, занятая мыслями, и не слышала его вопроса.

Он помолчал, понаблюдал за ней, как она проворно и решительно кладет в чемодан платья, блузки, туфли, и заговорил строже:

— Галия, нас настиг злой рок, но мы не должны терять рассудок. Не надо торопиться — надо все обдумать как следует.

Галия не отозвалась и даже не среагировала на его замечание. Она закрыла крышку чемодана, щелкнула замком, взяла с вешалки пыльник, со стола ридикюль и вышла из комнаты.

— Куда ты?! — закричал Аман. — А ну, остановись, да ты с ума сошла!

Он выскочил за женой во двор, схватил ее за руку, но она вырвалась, оттолкнула его и вышла за ворота. Аман устремился за ней. Шел сбоку и уговаривал ее вернуться. Так они пришли на вокзал. Здесь Галия-ханум, не выпуская из рук чемодана, направилась прямо к начальнику вокзала, затем вышла с самим начальником и они пошли к кассе, возле которой толпилось не менее сотни человек. Начальник зашел с обратной стороны, и Аман понял, что жена берет билет только себе, кинулся в кассу:

— Товарищ начальник, выдайте два билета! Я — муж этой женщины. Ее горе — это мое горе. Погиб наш сын… У жены помутился рассудок, я не пущу ее одну в Ташкент.

— Это, действительно, ваш муж? — спросил начальник.

— Да, конечно…

Через час они сидели в плацкартном вагоне. Поезд ехал в Ташкент. Ехал неторопливо — подолгу стоял на каждой станции. Соседи по купе попытались заговорить с молчаливыми пассажирами, но Галия не стала отвечать на вопросы, и Аман внес полную ясность всего лишь одной фразой:

— Разве не видите, что ей плохо? Дайте место — пусть поспит.

Пассажиры вышли из купе, и Галия-ханум расположилась на средней полке. Сам он, как и многие другие, ехал двое суток сидя, то и дело пересаживаясь с полки на полку.

В Ташкент прибыли утром, наняли фаэтон.

Быстрый переход