С несколькими солдатами своего взвода он стремительно выбежал на улицу
дю Бак. Сначала он никого не видел, думал, что баррикада оставлена. Но вдруг
он заметил, что между двух мешков шевелится коммунар, целится, все еще
стреляет в солдат на улице де Лилль. И в неистовом порыве, словно его
подтолкнул рок, Жан ринулся вперед и штыком пригвоздил этого человека к
баррикаде.
Морис не успел даже обернуться. Он вскрикнул, поднял голову. Пожары
озаряли их ослепительным светом.
- Жан! Дружище Жан! Это ты?
Умереть Морис хотел, хотел страстно, исступленно. Но умереть от руки
брата - нет, это вызвало в нем омерзительную горечь; она отравляла его
смертный час.
- Так это ты, Жан, дружище Жан?
Внезапно отрезвев, Жан, словно пораженный молнией, смотрел на него. Они
были одни; другие солдаты уже бросились преследовать беглецов. Повсюду еще
сильней пылали дома; окна извергали огромное алое пламя, с грохотом рушились
горящие потолки. Жан, рыдая, повалился рядом с Морисом, стал его ощупывать,
пытался приподнять, узнать, можно ли еще его спасти.
- Ах, голубчик, бедняга, голубчик мой!
VIII
Когда поезд подошел наконец из Седана, после бесчисленных задержек,
часов в девять к вокзалу Сен-Дени, небо на юге уже пылало большим красным
заревом, словно вспыхнул весь Париж. По мере того как темнело, этот свет
разрастался, малопомалу охватил весь горизонт и обагрил стаю облаков,
исчезавших на востоке, где сгущался мрак.
Генриетта выскочила из вагона первая, испугавшись этих отсветов пожара
над черными полями, замеченных пассажирами еще издали из окон двигавшегося
поезда. К тому же прусские солдаты, занявшие вокзал, приказывали всем выйти,
а на платформе двое из них гортанным голосом выкрикивали по-французски:
- Париж горит!.. Дальше поезд не пойдет, все выходите!.. Париж горит,
Париж горит!..
Это было для Генриетты страшным ударом. Боже мой! Неужели она приехала
слишком поздно? Морис не ответил на два ее последних письма, и Генриетту так
взволновали тревожные известия о парижских событиях, что она внезапно решила
уехать из Ремильи. Уже несколько месяцев она изнывала в доме старика Фушара;
чем дольше продолжалось сопротивление Парижа, тем требовательней и суровей
становились оккупационные войска; и теперь, когда немецкие полки один за
другим возвращались в Германию, их постоянное передвижение снова и снова
опустошало деревни и города.
Встав на рассвете, чтобы поспеть в Седан к отходу поезда, Генриетта
видела, что двор фермы полон прусских кавалеристов; они спали вповалку,
завернувшись в плащи. Их было так много, что они занимали весь двор. Вдруг
раздались призывные сигналы горнистов, и все солдаты молча вскочили,
закутанные до пят, так тесно прижавшись друг к другу, что, казалось, на поле
битвы, под звуки труб Страшного суда, воскресли мертвецы... И вот в Сен-Дени
снова пруссаки; это они потрясли ее криком:
- Все выходите! Дальше поезд не пойдет!. |