– Не соглашайся только из‑за денег, – настойчиво повторила она. – Обещай мне, Митч! Прошу тебя.

– Иными словами, ты не хочешь, чтобы я брался за их работу.

Она покачала головой:

– Нет. Я, собственно, этого как раз хочу. Но не ради денег, так будет не правильно.

– А как будет правильно?

– Ты стоишь на месте, – пояснила она. – Полгода назад ты словно застыл без движения, заглохший мотор. Может, это тебя снова заведет.

Я поднялся из‑за стола и, пройдя через черный ход, вышел на крыльцо. От удлиненных вечерних теней вырытая яма снова стала похожей на могилу. У меня там были нагромождены кучи кирпичей, прикрытых брезентом, возвышающиеся словно уродливые грибы. Вот чем бы я хотел заниматься – работать руками и плечами, думать о лопатах выкопанной земли, проверять глубину ямы, следить за уровнем стены, чтобы очистить сознание, думать вплотную лишь о подробностях, касающихся строительства стены, чтобы в мыслях не осталось места ни для чего другого.

Значит, ради денег. И чтобы вселить в Кейт надежду.

Я вернулся на кухню.

– Мне надо собрать кое‑какую одежду, – просто сказал я. – Не знаю, сколько мне придется пробыть в Аллентауне.

Глава 6

Аллентаун расположен приблизительно в девяноста милях к западу от Нью‑Йорка. Мы вернулись в Манхэттен, захватили Роджера Керригана, наблюдателя от корпорации, на углу Третьей авеню и Тридцать четвертой улицы и час двадцать минут спустя, не доезжая Аллентауна, съехав с шоссе 22, остановились на посыпанной гравием площадке перед мотелем “У дороги”.

Керриган сначала попытался завязать светскую беседу о бейсболе, о кино и прочем – в поисках темы, которая могла бы заинтересовать меня. Однако ни желания разговаривать, ни простой вежливости не было и в помине с моей стороны, так что через некоторое время он умолк, и мы в молчании продолжали нестись на запад каждый в своем углу лимузина.

Мотель “У дороги” был явно дешевым, но построенным недавно, так что мишура и позолота еще не успели поблекнуть и, казалось, вполне заменяли добротное качество. По дороге мы проезжали мимо подобных отельчиков более ранней постройки, и они наглядно демонстрировали, как они будут выглядеть, когда обветшают, а пока мотель “У дороги” красовался показным блеском, и остановившийся перед ним лимузин вовсе не выглядел нелепо.

Владелец мотеля, которого мы застали за конторкой дежурного клерка, оказался приземистым, полным, беспокойным мужчиной с густыми усами и проглядывающей лысиной. Этот человек, насколько я мог судить, в прошлом не раз терпел неудачи в предприятиях малого бизнеса и которому в будущем, видимо, предстояло испытать то же самое. Его звали Уильям Макнейл. Он нас ждал. Когда Керриган представился, Макнейл немедленно встал, снял ключ со стенда и вышел из‑за конторки со словами:

– Я покажу вам, где она.

Мы последовали за ним и снова очутились перед мотелем.

Едва минуло шесть часов вечера. Слева находилась подъездная дорожка, ведущая к шоссе 22. Прямое, как линия, в четыре ряда шириной, шоссе, казалось, убегало прямо к солнцу, заходящему за горизонт где‑то в районе Харрисберга. По шоссе со скоростью шестьдесят миль в час проносились грузовики, сверкая под оранжевыми отблесками солнца алюминиевыми боками и отбрасывая очень длинные, тонкие и бледные тени.

Мы прошли вдоль оштукатуренного фасада мотеля, мимо выкрашенных пастельной краской дверей с серебряными номерами. Солнце светило нам в глаза, заставляя склонять головы, словно трое раскаявшихся грешников. Рядом с каждой дверью находилось окно, и везде жалюзи были опущены.

– Я ее не касался, – сообщил Макнейл, обернувшись через плечо. – Мебель не передвигал и вообще ни до чего не дотрагивался.