Нижняя полочка ночного столика была полностью забита неровной стопкой книг и журналов. Здесь я увидел номера “Атлантика”, “Нью‑Йоркера”, “Харперса”, “Зеленого ревю”, “Плейбоя” и “Космополитена”. Среди книг в мягких обложках не было художественной литературы, а лишь информативная, кстати, весьма разнообразная – от греческой мифологии, трактуемой сквозь призму нимфомании и лесбиянства, до биографий современных политических деятелей.
На кровати тоже лежали “Варьете” за прошлую неделю и журнальное приложение к воскресному номеру “Тайме”, последнее было открыто на странице с наполовину заполненным кроссвордом. И наконец на полу, у изножья кровати, валялись бродвейские пьесы в жестких переплетах.
В спальне также были кокетливый столик и изящная тумбочка, заполненные принадлежностями, которые подобает иметь молодой женщине, чья внешность является предметом ее гордости и забот. В углу нижнего ящика тумбочки лежали письма от матери Риты Касл со штемпелем Ист‑Грэндж, Южная Дакота. В письмах в основном сообщались новости, хотя время от времени в них проскальзывало и материнское беспокойство о том, что некоторые подробности жизни ее дочери в Нью‑Йорке семье неизвестны. Никаких упоминаний ни о ком из Нью‑Йорка не было, если Рита и рассказывала в собственных письмах о своих городских друзьях, то в письмах матери это никак не отражалось.
На ночном столике стоял телефон бледно‑голубого цвета, а рядом лежала записная книжка, к моему удивлению, почти пустая. Я переписал все имена, адреса и номера телефонов, которые там были, и положил записную книжку на место.
На кухне обнаружилась еще одна книга “Ненавижу готовить”, автор – Пег Брэкен. В буфете и холодильнике хранилась только такая еда, которую можно было приготовить быстро и с минимумом хлопот; было ясно, что дома никогда нормально не питались.
В спальне, в шкафу на полке валялись теле– и киносценарии; в каждом из них некоторые строчки были подчеркнуты красным карандашом; очевидно, время от времени Рита Касл где‑то играла, хотя по финансовым соображениям она в этом не нуждалась.
Керриган терпеливо сидел в гостиной и ждал, пока я закончу осмотр. В квартиру мы вошли без пяти восемь, а без двадцати девять я уже управился.
– Ну вот, – сказал я, – здесь все. Керриган встал и, выпрямившись, спросил:
– Вы как‑нибудь продвинулись?
– Начинаю, – ответил я. – Вы знали убитую? Он пожал плечами:
– Я несколько раз видел ее с Эрни.
– И какое у вас сложилось о ней впечатление?
– Не знаю. Вела она себя как типичная смазливая куколка. Такая, знаете ли, безмозглая шлюшка. Но, по‑моему, она только прикидывалась.
– Для Рембека?
– Отчасти может быть. Мне кажется, она была девица неглупая и соображала, что к чему. Иногда мне казалось, что она разыгрывает из себя смазливую куколку, просто чтобы позабавиться.
– Входила в образ?
– Точно.
– У вас при себе ее записка?
– Нет. Она у Эрни.
– Я хотел бы еще разок взглянуть на ее записку. Насколько я помню, у меня именно такое впечатление и создалось, что она – девушка недалекая. Никогда бы не подумал... – Я махнул рукой в направлении спальни. – Оказывается, она была гораздо сложнее, чем можно судить по записке.
– Я всегда улавливал в ней какую‑то фальшь, – заметил Керриган. – Но хлопот с ней не было, а если ей доставляло удовольствие дурачить Эрни, это уже их дело.
– Достаньте мне ее записку, хорошо?
– Конечно. Куда мы отсюда поедем?
– Я поеду домой. Вы вернетесь к Рембеку и еще кое‑что инсценируете. |