Он занял номер вчера ночью, в час десять, записавшись под именем Пола Стэндища. Без багажа. Сегодня днем около половины первого пришла горничная, чтобы произвести уборку. Она постучала в дверь и вдруг услышала выстрел, потом своим ключом...
– Секундочку, прервал я его. – Еще раз: в какой это произошло последовательности? Она постучала в дверь перед выстрелом?
– Да. Услышав ее стук, он застрелился. Она сразу же открыла дверь и...
– Она не пошла за управляющим?
– Разумеется, нет. Она вошла в номер, увидела, что он лежал на полу, и по телефону из номера позвонила дежурному клерку.
– За окном есть карниз?
– Нет. И в соседние номера тоже не попасть. Это самоубийство, вне всяких сомнений. Он держал пистолет у виска и нажал на спусковой крючок. На ране – следы от контакта с оружием, на пистолете – отпечатки его пальцев, а его рука прошла тест на парафин.
Я не желал сдаваться.
– Где был пистолет? – спросил я. – У него в руке?
– На полу рядом с телом, куда он его уронил.
– Погодите секундочку, – попросил я. – Дайте подумать.
– Думайте, сколько хотите, – ответил он.
Рембек и Керриган пристально смотрели на меня. Рембек – мрачно, Керриган – настороженно. Я закрыл глаза, чтобы укрыться от их взглядов, и задумался.
Я вынужден был признаться, это очень походило на самоубийство. Айнхорн в последний раз сбежал от своих родственников. Он, должно быть, не сомневался, что они заберут его к себе домой во Флориду, и, возможно, навсегда. Поэтому он раздобыл пистолет – в Нью‑Йорке купить оружие не труднее, чем лезвия для бритья – и сидел у себя в номере, размышляя о самоубийстве. Может быть, ему приходила в голову мысль вместо себя или заодно с собой застрелить отца и дядюшек, но, услышав стук в дверь, он решил, что его настигли преследователи, приставил пистолет к виску и нажал на спуск. Я открыл глаза и произнес в трубку:
– Кто вы?
– Так мы не договаривались, – ответил голос.
– Откуда мне знать, что на вашу информацию можно положиться?
– Я вам сообщил факты.
– Вы служите в полиции?
– Так мы не договаривались, – повторил голос и повесил трубку.
Отведя руку с трубкой от уха, я спросил Рембека:
– В какой степени можно рассчитывать на этого человека?
– Он получил информацию из первых рук. Его словам можете верить на сто процентов.
– Значит, самоубийство, – заключил я и повесил трубку. Я заметил мелькнувшую на лице Керригана тень облегчения, быстро сменившуюся его обычным выражением невозмутимого спокойствия.
– Это снимает с Роджера обвинение? – предположил Рембек.
– Обвинение снимает, – подтвердил я, – но из списка его мы пока не вычеркиваем.
Рембек обрадовался, что убийцу настигло возмездие, но вернуться в прежнее состояние ему было трудно. Не глядя на Керригана, он хмуро бросил:
– Ладно. Если понадоблюсь, я здесь.
– А как насчет полицейских досье на моих подозреваемых?
– Ах, – вздохнул он, – я совсем забыл с этим происшествием. Верхний ящик стеллажа, в конверте.
– Хорошо. Спасибо.
Когда он ушел, Керриган спросил меня:
– Я теперь свободен?
– Да. Адвокат Рембека тут?
– Который? Кэнфилд?
– Да. Если он тут, я хотел бы.., нет, погодите‑ка. У Рембека что, есть еще адвокаты?
– Разумеется. У него их два. Кэнфилд – юридический консультант корпорации, а не личный адвокат Эрни. |