– Жаль, что я этого раньше не знал, – сказал я. – Ладно, и кто же его личный адвокат?

– Сэм Голдберг. Он был в первом списке. Но у него есть алиби.

– Он тоже здесь?

– Не знаю. Возможно.

– Я хотел бы с ним поговорить, – сообщил я.

– Пойду погляжу, – с этими словами Керриган вышел.

Пока я ждал, я проглядел досье моих шестерых подозреваемых. Там было что почитать.

За Керриганом, как он и говорил мне во время нашей первой беседы, по гражданской части ничего не числилось. Однако в армии он был под трибуналом и сидел в тюрьме по обвинению в оскорблении офицера. Подробности не сообщались.

Мэттью Сиэя в середине пятидесятых годов неоднократно задерживала полиция: три раза за хранение наркотиков, один раз за участие в совращении несовершеннолетних, один раз за избиение матроса в каком‑то ист‑сайдском баре, один раз за автомобильную кражу и два раза за хранение и продажу порнографии. Последний раз его арестовали семь лет назад, но в тюрьме он ни разу не сидел, хотя несколько раз его приговаривали условно.

Луис Хоган, как он и сообщил мне раньше, был совершенно чист.

Джозеф Лайдон дважды подвергался аресту, но в заключении ни разу не был. Первый раз его арестовали за нарушение закона Салливана – нелегальное ношение оружия, а второй – по обвинению в оскорблении личности, имевшем место в результате драки с квартиросъемщиком в одном из его зданий.

У Фрэнка Доннера был самый длинный “послужной список”, но в тюрьме он сидел только дважды; один раз в начале тридцатых годов за разбойное нападение с применением огнестрельного оружия и один раз – в конце сороковых за шантаж и подделку документов. По остальным обвинениям, начиная со взяточничества и вымогательства и кончая поджогом и грабежом, его либо отпускали за недостатком улик, либо давали срок условно. За последние двенадцать лет его не арестовывали.

Уильям Пьетроджетти дважды арестовывался и дважды отсидел в тюрьме: первый раз в 1947 году за мошенничество с сокрытием налогов, а второй – в 1952‑м за махинации с краденой собственностью.

Шесть досье представили мне мрачную картину, но я знал, что это лишь видимая часть айсберга. Множество преступлений, в которых эти шестеро никогда официально не обвинялись, были скрыты под водой.

На мой взгляд, можно было бы спокойно выбрать любого из них, отдать его на растерзание Рембеку и жить с сознанием того, что за что‑то в своей жизни данный человек наверняка заслужил наказание, даже если не за убийство Риты Касл. У меня даже возник соблазн завершить это дело именно таким образом; подставить, скажем, Керригана, или Доннера, или Сиэя, забрать свое вознаграждение в пять тысяч долларов и вернуться к моей стене. В самом деле, какая разница, будет ли наказан убийца Риты Касл или другой убийца? В мире столько преступлений совершается безнаказанно, только эти шесть досье свидетельствуют о массе открытых и сокрытых от полиции преступлений, оставшихся без наказания. Так какая разница?

Однако я не мог так поступить. Меня удерживало не чувство ответственности, не желание увидеть, что свершилось правосудие, и даже не интерес к тому конкретному поручению, которое я взялся выполнить. Просто я был профессионалом, и мне нужна была полная отдача в работе. Я намеревался отправить под суд – или отдать в руки Рембека, в зависимости от ситуации, – только того человека, виновность которого я докажу.

Изучая досье и размышляя над своим отношением к работе, я услышал вдруг у себя за спиной голос Рембека:

– Для чего вы хотели видеть Голдберга?

– Оставайтесь и послушайте, – предложил я.

– Он не имеет никакого отношения к корпорации, – возразил Рембек. – Он – мой личный адвокат.

– И все же, – настаивал я, – мне есть о чем с ним потолковать.