– О мертвых или хорошо, или ничего.

– Тогда не расскажете ли мне, как вы отзывались о живой Рите Касл?

Он с некоторым удивлением взглянул на меня, и вдруг его лицо неожиданно озарила веселая улыбка:

– С удовольствием, – ответил он. – Живой я считал ее продажной дешевкой и выскочкой. Она настолько презирала Эрни, что даже не считала нужным этого скрывать. Я предупреждал его, что она собирается за него замуж исключительно из‑за его денег и что он всю жизнь потом будет жалеть. Я предупреждал, что, если бы он не пообещал вложить деньги в ту постановку, она вообще не согласилась бы выйти за него. Я предупреждал, что пьеса просуществует дольше, чем их брак.

– Какая пьеса? – спросил я у Рембека.

– “Гедда Габлер”, – пробормотал он. – Она хотела ее режиссировать.

– Не играть?

– Нет. “Актеры – исполнители чужой воли”, – говорила Рита. А она хотела сама поставить пьесу.

– И вы бы ее финансировали?

– Но ведь не на Бродвее же, – оправдываясь, объяснил он. Как будто меньшие расходы из его бюджета каким‑то образом свидетельствовали в его пользу.

– Вы уже начали работать над постановкой?

– Еще нет. Мы собирались после того, как...

– Как поженитесь? Он промолчал.

– Почему вы мне все время лгали? – накинулся я на него. – Зачем вы упорно убеждали меня, что девица вам безразлична и не приведи Господь, чтобы жена про нее узнала.

– Она умерла, – мрачно произнес он. – Все кончено. Какая теперь разница?

– Вы мне спутали все карты, – пояснил я. – Я потерял массу времени. Мне стоило огромного труда разузнать то, что вы могли бы мне сказать с самого начала.

– Хотите знать правду? – огрызнулся он. – Мне было стыдно! Выяснилось, что Сэм был прав. И вообще никто, кроме меня, в ней не ошибался. А я разобрался во всем, лишь прочитав ее записку.

– Да, ее записка, – повторил я. – Мне она нравится не больше вашего. – Я поднялся. – Мне надо еще раз съездить в Аллентаун.

Глава 25

Рембек настоял на том, чтобы поехать с нами, хотя я и говорил ему, что это совершенно бессмысленно, что он там ничего не увидит и ничего нового не узнает. Однако он все‑таки поехал. Высадив Сэма Голдберга в центре города, мы нырнули в тоннель Линкольна, и лимузин понесся по шоссе на запад.

Керриган ехал впереди, рядом с шофером, Домиником Броно. Мы с Рембеком сидели сзади, разделенные широким пространством сиденья и погруженные каждый в свои мысли. Рембек, судя по его кислой физиономии, размышлял о чем‑то мрачном. Я же был настроен оптимистично. Не зная, кто был инициатором нарочитой путаницы, теперь я понимал, что узел постепенно распутывается, а ложь и недомолвки отметаются в сторону. Я уже не вел дознание, исходя из не правильных или неточных предпосылок. И мне казалось, что конец моего расследования был близок. Может быть, совсем рядом.

Большую часть пути мы проделали молча, за исключением краткой беседы, которая у меня состоялась с Керриганом и к которой Рембек прислушивался с такой надеждой, словно ждал, что случайно услышанное слово, как по волшебству, вернет ему прошлое. Я же обсуждал с Керриганом еще одну пришедшую мне в голову версию, маловероятную, но возможную, поэтому ее все равно следовало учитывать.

– Керриган, – заговорил я, – ведь в корпорации Рембек важная персона, не так ли?

Он, обернувшись через плечо, поглядел на меня.

– Разумеется. Он управляет делами всего района.

– Корпорация, наверное, считает своим долгом его опекать? Ему, видно не понравилось слово “опекать”, поскольку он ответил не сразу:

– Вроде того.