— Вы не могли бы рассказать мне, что случилось?

От звука собственного голоса у неё в голове гудит, как от удара кувалдой.

— Полицейский налёт на депо списанных самолётов — вот что случилось, — отвечает юнокоп. — Но тебе-то это известно, так ведь?

— Нет. Меня транкировали перед воротами. — Запнувшись на секунду, она добавляет: — Я гуляла, — что звучит довольно глупо, если принять во внимание, что «гуляла» она по Богом забытой дороге посреди пустыни.

— Мы знаем, кто ты, Мираколина, — вмешивается коп, сидящий рядом с водителем. От такой новости Мираколине хочется улечься обратно на клейкое кожаное сиденье, но, не рассчитав спросонья свои движения, она с размаху стукается головой о дверцу.

— Это он вам сказал? — лепечет она. Мираколина даже вообразить себе не может, чтобы Лев назвал кому-то её имя добровольно.

— Никто нам не говорил, — отвечает коп и показывает ей маленький электронный приборчик. — Анализатор ДНК. После «Весёлого Дровосека» вошёл в стандартный комплект оборудования для юнокопов.

— А мне очень бы хотелось узнать, кто такой этот «он», о котором она упомянула, — замечает водитель.

Как бы не так, не знаете — и не узнаете. Лева не забрали вместе с ней, а это значит, что он в этот момент был где-то в другом месте. Но неужели же он вот так запросто бросил её? Хотя почему и нет? У него же, вообще-то, каша в голове, никаких тебе этических принципов, моральный урод... Стоп, а вот это ложь. Она когда-то сама внушала себе все эти выдумки, чтобы представить его сущим демоном. В глубине её души живёт твёрдое убеждение, что по своей воле он её ни за что бы не покинул. Если Лев так поступил, значит, у него не было иного выбора. И опять же, вопрос в одном: он на свободе или его поймали?

— А я вот хотел бы узнать, — говорит тот, что сидит рядом с водителем, — как так получилось, что ты оказалась снаружи, за воротами, а не внутри, как все остальные-прочие?

Мираколина решает рассказать им немного отредактированную версию правды, ведь ясно же, что они ей всё равно не поверят.

— Мы с другом сбежали от орган-пирата и искали, где бы спрятаться.

Копы переглядываются.

— Так вы, выходит, не знали, что Кладбище — это крепость беглых?

— Нет. Нас просто направили в это место, сказали, орган-пираты туда не суются.

— Кто сказал?

— Да какой-то мужик, — говорит она небрежно. На том вопрос исчерпан.

— А кто тебя транкировал?

Поскольку Мираколина не отвечает, водитель обращается к своему партнёру:

— Наверно, какой-нибудь салага из наших был на взводе да пальнул невзначай.

Партнёр лишь пожимает плечами.

— Ладно, теперь ты с нами, в безопасности. Твой друг — он тоже был десятина?

Мираколине еле-еле удаётся сдержать улыбку.

— Да, — подтверждает она. — Он был десятина.

Как хорошо, что она может врать им совершенно честно, потому что, как говорят, честность — лучшая политика.

— М-да, ни одна десятина пока что не заявила о себе в полицию, — замечает тот, что на пассажирском сиденье. — Наверно, его загребли вместе с остальными.

— С остальными?

— Ну я же говорил — полицейская акция. Разгромили огромный рассадник беглых расплётов. Взяли штук пятьсот, а то и больше.

И снова — то, что когда-то звучало бы для Мираколины доброй вестью — справедливость восторжествовала, порядок восстановлен  и прочее в том же духе — теперь глубоко печалит её.

— Какие-нибудь выдающиеся личности попались? — спрашивает она, зная, что если бы повязали Беглеца из Акрона, это была бы новость общенационального масштаба и об этом знали бы все.