Питер протянул свою длинную руку и положил ее Сюзи на плечо.

– …И воды в цистерну, – звонко смеясь, добавил он. – Доброго, теплого тропического ливня на пару суток – вот что нам нужно.

– Брат мой, – сказал Голдстейн, кладя ладони на свои толстые ляжки, – предлагаю вам покинуть компанию этих юных любителей бурь и отвести меня на «Кариби».

Севилла взглянул на него и поднялся. С террасы к маленькой гавани вел бетонный спуск с насеченными красными полосками, уменьшавшими скольжение, и по обеим сторонам этой дорожки – словно она была всего лишь ничтожной попыткой ввести на мгновенье человеческий порядок во всеобщий хаос – простиралась коралловая пустыня. С неуклюжей резвостью Голдстейн шагал рядом. Он походил на мамонта, его толстые ноги, казалось, подскакивают на бетонной дорожке с тяжелой упругостью. Он шел рядом с Севиллой: хитрые глазки, широкие округлые плечи, выставленная вперед тяжелая челюсть, поседевшая, сверкающая на солнце грива старого льва. Грузно перешагнув через кормовой борт, он опустился на скамью в рубке управления.

– Брат мой, – сказал он, – это чудо. Избавьте меня от спуска в каюту. В ней всегда жестко и грустно, в каюте яхты, и койки такие узкие, что исключена даже мысль заниматься на них любовью, – я нахожу это удручающим, но все равно это чудо, – повторил он, лаская взглядом «Кариби», – чудо из хрома, красного дерева, лака и меди, и к тому же эта чертовка так мила, так ласкова, так складна. Будь у меня побольше времени, я попросил бы вас устроить мне небольшую прогулку. На такой штуке добраться до Кубы – детская забава.

– В таком случае, – улыбнулся Севилла, – я предпочел бы большую резиновую лодку и подвесной мотор Меркюри. Менее чем за четыре часа я достиг бы побережья у Пинар‑дель‑Рио. Можно было бы и быстрей, если б не мощные течения, которые начинаются в Мексиканском заливе и движутся в направлении Атлантики. Лодка невысока, и у меня было бы намного больше шансов ускользнуть от бдительности американских военных кораблей, а главное, от кубинских сторожевых катеров. Полагаю, что после всех наших махинаций кубинцы должны держать палец на спусковом крючке.

– Итак, – продолжал он, повернувшись к Голдстейну, – что вы хотите мне сказать? Есть новости о моем зарубежном паспорте?

Голдстейн покачал головой.

– У государственного департамента иные заботы… Они слишком заняты тем, чтобы ввергнуть нас в эту проклятую третью мировую войну. У меня сложилось тягостное впечатление, что страна сходит с ума, очертя голову, вслепую она бросается в атомный конфликт из‑за уязвленного самолюбия, по легкомыслию, по глупости, из‑за простого стечения обстоятельств. Это невероятно. Никогда еще не казалось, что мы настолько лишены управления, и никогда еще мы так плохо не знали, кто же управляет США. Уж конечно, не этот бедняга Смит с его повадками студента, который прикидывается взрослым. Его выступление показалось мне довольно жалким. За внешней твердостью сквозит такая неуверенность. Вы знаете, я с ним хорошо знаком, я работал для него во время предвыборной кампании. Я спрашиваю себя, что же все‑таки таится в человеке, делает его способным к истреблению себе подобных? И в первую очередь на кой черт мы, американцы, пришли в Юго‑Восточную Азию, вы можете мне это сказать? – Голдстейн огляделся. – Я полагаю, что здесь можно все говорить. Им еще не удалось поставить микрофоны на «Кариби»?

Севилла улыбнулся:

– Как вы сами убедились, ночью остров недоступен, а днем в гавани всегда кто‑нибудь возится.

Голдстейн наклонился над бортом.

– Но я не вижу вашей дельфинки.

– Теперь мы работаем только в темноте.