Она такая милашка, никому не желает зла, но сегодня ей не стоило делиться своим мнением о клубе «Мокамбо».

– Это возмутительно, что мне довелось выступить на Сансет-стрип раньше тебя. Ты ведь королева джаза.

– Да, это несправедливо. – Надеюсь, за вежливой улыбкой не видно моих сжатых зубов.

Я чувствую на себе взгляд Джорджианы и смотрю в ее сторону, чтобы подтвердить свою догадку. Джорджиана приподнимает бровь, предупреждая меня суровым изгибом губ.

Разозлившись, я порой начинаю нарываться на неприятности. Меня так и подмывает спросить мисс Дэндридж, не считает ли она, что попасть в «Мокамбо» ей помогли точеная фигурка, сравнительно светлый оттенок кожи и соблазнительные губы.

Джорджиана вдруг возникает рядом со мной, извиняется за то, что нам пора, и подталкивает меня к двери.

Обменявшись с Дороти мимолетной улыбкой, еще более торопливыми объятиями и помахав ей на прощание, мы с Джорджианой выходим на улицу и направляемся к лимузину.

– Вот поэтому у тебя так мало друзей, Элла.

– Я ничего не говорила.

– Еще как говорила. Все, что ты хотела сказать, было написано у тебя на лице.

Я морщу нос. Не то чтобы Джорджиана ошибалась, но некоторые вещи изменить нельзя. Так что я на нее не смотрю. Я иду, опустив голову, и считаю трещины на асфальте, пока мы не садимся в машину.

Всё о Еве

 Мэрилин

1952 год

Машина ждет на улице, и Мэрилин почти готова к выходу.

Она берет тюбик красной помады Max Factor оттенка «коралловое сияние», красит губы так, как делала с тринадцати лет, и наносит тушь на длинные ресницы. Преображение никогда не занимало много времени, что тогда, что сейчас. Становясь Мэрилин, Норма Джин заставляет мужчин тяжело дышать, высунув язык, как волки, а женщин – шипеть, как змеи.

На ее жемчужно-белых зубах остается пятно от помады. Она промакивает губы салфеткой, потом посылает своему отражению воздушный поцелуй и громко чмокает, заставляя саму себя захихикать.

– Я Мэрилин Монро. – Имя чувственно стекает с ее рубиновых губ, будто подтаявший шоколад или дорогое шампанское. Такое имя сложно забыть, по крайней мере сейчас. Все думали, что она нашла свое место под солнцем. Но ради каждой роли, даже самой незначительной, ей приходилось долго сражаться в тени.

Раньше – на протяжении нескольких лет – она была голодающей актрисой, которая плакала в своей съемной комнатушке после того, как не один и не два, а целая толпа циников говорили ей, что она недостаточно фотогенична, недостаточно талантлива.

Что ее слишком легко забыть.

Ее оценивали, снабжали ярлыком и откладывали в сторону. Засовывали ее новую личность в ту же коробку, что и старую, будто между ними нет никакой разницы. В те дни ей бывало одиноко. Совсем как тогда, когда она жила в сиротском приюте или подобно многим другим детям, оставшимся без надзора, прислуживала своим опекунам.

Там про нее тоже позабыли.

А потом что-то случилось. Немного внимания – и не того, о котором мечтают большинство девушек, плохого внимания, – и теперь она может хоть каждый день есть филе-миньон. Но для этого ей нужно спрятать Норму Джин подальше. Нужно держать свою настоящую сущность в тайне.

Мэрилин берет с обувной стойки белые туфли на десятисантиметровых шпильках и надевает. Они идеально подходят к ее облегающему белому платью.

Эта женщина – Мэрилин – должна оставаться той, кого все вожделеют. Платиновая блондинка с блестящими локонами. Приоткрытые губы и заразительный хрипловатый смех. Широко распахнутые, невинные, влекущие голубые глаза. Фигура, ноги, грудь. Маникюр и педикюр. Шелковистая кожа. Идеальная секс-бомба, даже если она никогда не окажется в постели ни с кем из этих мужчин.

Волки получают пять за старание, но двойку – за все остальное.