|
Сниму дом, привезу мебель. Не хочешь тратиться, одолжу тебе мебель на время: вдруг жена не исправится и придется отправлять ее обратно! Зачем зря расходовать деньги? Впрочем, не думаю, чтобы она была такой несговор-чивой. Каждой молодой женщине хочется быть рядом с мужем. И она не станет говорить белое, если ты скажешь черное. Но на всякий случай предупреди, что берешь ее в Пекин на несколько дней. Тогда легче будет отправить ее обратно, если понадобится. Всегда надо оставлять лазейку для отступления. Слушайся Чжан Дагэ, не одну свадьбу устроил я на своем веку и наверняка знаю, что любую женщину можно перевоспитать. И потом, у тебя дети. Эти живые ангелы куда поэтичнее твоей поэзии. Пусть они плачут, ты все равно будешь счастлив, пусть болеют, – но это лучше, чем всю жизнь быть одиноким. Сейчас составим список, что надо купить. Деньги я дам для начала. Лао Ли знал напористость Чжан Дагэ: сказать, что именно нужно купить, значит капитули-ровать, не сказать – завтра утром он сам накупит целую машину всякой всячины. Откажешься, так он, чего доброго, сам поедет в деревню и привезет жену. Энтузиазм его безграничен, энергия бьет ключом. Угостит бараниной, а потом женит на ком угодно, даже на корове! И ничего ты не сде-лаешь! Лао Ли так разволновался, что с трудом выдавил из себя: – Я подумаю. – Чего же тут думать? Ведь рано или поздно ты сам к этому придешь. Пришлось Лао Ли спуститься с неба на землю: поэзия уступила место необходимости ехать за семьей. Сам себе дал пощечину. А сколько всяких проблем впереди! Но обсуждать их сейчас с Чжан Дагэ – значит потерпеть полное поражение. Такова, видимо, жизнь. Чем больше опыта, тем меньше иллюзий. Горести уравновешивают-ся радостями… Дети… Да, Чжан Дагэ нащупал слабое место Лао Ли: ему и в самом деле хотелось потрогать ручонки детей, поцеловать их в теплые щечки. Дети… Они поднимают престиж жен-щин! Лао Ли молчал. И его молчание Чжан Дагэ воспринял как безоговорочную капитуляцию. 3 Если бы в этот миг Лао Ли оказался на кухне и послушал бабьи разговоры, он жизни не по-щадил бы, но не сдался. Госпожа Чжан и ее гостья, захлебываясь, рассказывали о домашних ново-стях. Тут же вертелся Дин Второй. Правда, в разговоре он не участвовал, но помогал гостье упле-тать остатки баранины и мужественно справлялся с этим делом. Положение Дина Второго в доме трудно было определить. Он не был слугой, жил почти на правах родственника, но когда супруги уходили из дому, оставался и за сторожа и за истопника. По мнению Чжан Дагэ, он был исключением, мужчиной без семьи и профессии. К чему держать прислугу, если есть человек, который за кормежку согласился присматривать за домом? Сам же Дин считал, что, если его выгонят, он, пожалуй, и так проживет, хотя полной уверенности у него не было. Но это мало его беспокоило. Итак, Дин Второй ел хлеб Чжанов, но нашлись существа, которые ели хлеб Дина. Это были иволги. Они не улетали со двора, как будто горстки пшена им вполне хватало. Когда хозяева ухо-дили, Дин Второй выносил птичек из дома и выпускал погулять. В своем птичьем мире эти пичуги тоже был исключением. Бесхвостые, с воспаленными глазами, с выщипанными перьями, со сломанными крыльями, – у каждой птички своя беда, которая и привела ее к Дину. Поев, Дин Второй возвращался к себе и вел беседу с птичками. «Татуированный монах», «Крылатый тигр», «Барсоголовый» – у каждой птицы было свое прозвище. Себя Дин считал Сун Цзяном – «Благодатным дождем» и нередко устраивал в своей комнате «собрания героев». Вот и сейчас Дин Второй ушел к своим птичкам, а гостья помогала госпоже Чжан убирать посуду. – Сючжэнь все еще живет при школе? – спросила гостья, вытирая палочки для еды. Речь шла о дочери Чжанов. – Конечно! Не говори, сестра, в наш век вырастить дочь так сложно! – Госпожа Чжан плес-нула кипяток в зеленое блюдце. |
