|
– Счастливая вы! Дети есть, муж – мастер на все руки. Дом – полная чаша. – Да это так кажется, сестра. В каждой семье свои трудности. Все думают, Дагэ умный; ни-чего подобного. Только это между нами. О дочери не заботится, да и о сыне тоже. С утра до вече-ра устраивает дела родственников и друзей, а я одна – и купить и приготовить. Сын домой не ез-дит, дочь живет при школе – в общем, все на мне. Я, можно сказать, на побегушках; будто так и надо. В доме, разумеется, есть все – и поесть, и попить, и одеться, но никто не знает, что я живу хуже прислуги. Госпожа Чжан улыбалась, но лицо ее покрылось красными пятнами. – Прислуга, та хоть может отдохнуть. А я – никогда! С утра до ночи ни рукам, ни ногам нет покоя. А у вашего любимого Дагэ характер собачий, не знаешь, чего от него ждать. С людьми он вон какой обходительный, а придет домой, всю злость на мне срывает. – Госпожа Чжан вздохну-ла. – Кого винить в том, что мы родились женщинами? Так уж нам на роду написано. Все удо-вольствия – мужчинам, а нам – одни мучения! От судьбы не уйдешь! – Госпожа Чжан печально улыбнулась: пессимизм сменился покорностью. – А вам и в самом деле нелегко, госпожа Чжан. Я часто говорю, таких людей, как вы, раз, два – и обчелся. За что ни возьметесь – постирать ли, приготовить ли, сбегать за покупками – все горит в руках. Госпожа Чжан кивала, и от души как будто отлегло. А гостя продолжала: – Если бы я хоть чуть-чуть походила на вас, то считала бы себя самой счастливой. – Ну зачем вы так говорите! Вы хорошо справляетесь с хозяйством! – Госпожа Чжан не мог-ла не похвалить гостью. – А сколько муж зарабатывает? – Точно не знаю. Друзья и родственники редко платят, вместо этого дарят по праздникам чай. Чаю у нас больше, чем муки, но одним чаем не проживешь! Не надо было ему становиться врачом! Лечит-лечит и не знает: заплатят или нет. А стоило ошибиться, сразу упекли! Ни минуты спокойной нет, иногда умереть хочется. Смотрю, невесты и молодые женщины слоняются с утра до вечера, иглы в руки не возьмут, нитки не вденут, наряжаются – и все. – Это верно! – поддакнула госпожа Чжан. – Но слоняются они днем, а ночью их колотят! Лучше вообще не выходить замуж… – А с какой завистью перезрелые девицы смотрят на паланкин! – О! – хором воскликнули женщины и умолкли. Гостья погрела руки у печки и спросила: – Тяньчжэнь еще не помолвлен? – Этот старый черт, – госпожа Чжан бросила взгляд на кабинет, – с утра до вечера устраива-ет чужое счастье, а до родных детей ему дела нет! – И не говорите, в наши времена с грамотными детьми нелегко, не то что с нами, глупыми. – Просто не верится, что отца не интересуют дети! Просто не верится! – снова распалилась госпожа Чжан. – Ты видела, наверное, старшую дочку из дома Ци, они живут на улице Великой простоты. И собой она ничего, и руки золотые, и грамотная, по улицам без дела не мотается. Ска-зала я ему как-то о ней. Куда там! Слушать не хочет. Чего только не наговорил: и торговцы они, и девушка вся в. веснушках. А где ты видела девушку без веснушек? Положи побольше пудры, и нет веснушек, разве не так? Мне ведь нужно, чтобы сноха была человеком. Подумаешь, веснушки! Иностранки и те с веснушками! Я свое, он свое. А теперь она вышла замуж за полковника. С утра до вечера катается на автомобиле, и веснушки, оказывается, не мешают. Пока госпожа Чжан набирала воздух для новой тирады, гостья сказала: – У меня веснушек не так уж много, а однажды я чуть было не попала под машину… – Вот и прозевали из-за него хорошую девушку. Потом он нашел девицу из дома Ван, ну, эта отчаянная, целыми днями торчит в торговых рядах «Восточное спокойствие» , завитая как баран, летом для фасона чулок не носит. |
