Но я привык к этому, потому что отец никогда не выбирал слова. Вообще-то он был ничего, дрался не очень часто, куда реже Степана, иногда давал рубль на кино и катал по городу в кабине полуторки. Но сейчас я презирал его.
Борис тяжело молчал.
Молчал и Степан, и я понял, что в душе он, как всегда, держит сторону отца и пока что помалкивает. А я вот не мог молчать.
— А Марфа хорошая, — сказал я, — и гороха совсем не жалеет.
Степан замахнулся на меня, но я успел отскочить.
Отец, оказывается, еще не кончил.
— Я ведь тоже еще не старый, — сказал он, — будет у вас скоро мачеха. — Отец повернул ко мне, словно это касалось только меня, свое тяжелое лицо с набрякшими под глазами мешками. — Все слышали? Так вот, ставлю в известность. Три хозяйки в одном доме — мира не жди. В общем, понял ситуацию?
Борис потрогал рукой свой большой кадык на худой шее и опустил голову.
— Вполне.
— Вот так. — Отец встал, размялся и зевнул.
— Я к ним не пойду, — сказал Борис.
— Это почему же?
Я тоже не совсем понял Бориса. Чего это он вдруг?..
— Одни целый дом занимают. Просторно, чисто и участок хороший. Потом хозяином всего дома станешь.
Борис молчал. Я видел, как глаза его похолодели, стали малоподвижными, точно застыли, а зрачки сузились. Щека его под левым глазом время от времени подрагивала.
— Не уживусь я там, — сказал он наконец.
Я прямо-таки чуть не подскочил. Вот это открытие для меня! Где же ему прижиться, если не там, в таких аккуратных, светлых, и чистых комнатах, с такой террасой — ни одно стеклышко не разбито!..
Отец зажег спичку, прикурил и пустил тугую струю дыма.
— Повздорил? Али теща подкоп ведет?
Тут Борис дико покраснел, и я его понимаю. Марфина мать еще не была тещей.
— Нет, — сказал он, — наоборот.
— Чего же ты тогда?
— Не по мне там.
Я думал, что за десять с лишним лет жизни понял решительно все, теперь вижу, насколько глубоко я ошибался.
— Ну, как знаешь, — ответил отец, — не буду вмешиваться в твои дела. Не маленький уже. — Он взял со стола замасленную шапку с поломанным козырьком, натянул ее до ушей на большую голову и кинул: — Ну, пока.
Свадьбу справили у нас, справили шумно, весело, с пляской, с песнями. Гостей было столько — едва поместились за столом, и мне приходилось бегать по соседним домам, таскать стулья, тарелки, блюда, посуду, кастрюли и все такое, что нужно для свадьбы. Борис продал свои хромовые сапоги, сказав, что нынче они вышли из моды, продал даже часы, и то денег не хватило, и он задолжал чуть ли не у всей улицы.
Зато всего было полно. Хоть завались.
Был среди приглашенных, конечно, и Колька. Мне было как-то неловко, и я виновато поглядывал на него, точно сам ловко подстроил все это. Отныне Колька считался, моим родственником и не очень далеким, и на первых порах все это казалось мне смешным и нелепым. Мы даже поначалу вроде и дружить стали меньше, конфузясь и стыдясь чего-то.
Борис на первое время перешел к ним, захватив с собой самое необходимое.
Отец посоветовал мне особенно не досаждать им частыми визитами, и я целиком согласился. Надоесть всегда успею. Это по моей части, как говорила Варя. Я вообще перестал ходить к ним.
Без их дома мне стало очень скучно. И я уже был не рад, что однажды, совсем случайно, забрел на их улицу. По крайней мере жил бы Борис с нами, мы бы вместе ходили на Мутнянку, и он бы уже, наверное, к этому времени научил меня плавать.
8
Но разве мог я больше трех дней прожить без Бориса? Я прибежал к ним вечером четвертого дня. |