— Ежедневные прогулки. Дневной и вечерний моцион. Можно побегать с новобранцами... — разрешил господин Дурново с высоты орлиного места.

— Перед сном кефир и бублики...

— Телевизор, библиотека... по желанию холодильник... за собственный счет...

— Ну да, — сказал Иванов. — А если я... не соглашусь? — Он огорошил их, словно непристойной выходкой.

Замерли, как пристыженные заговорщики; и Иванов подумал, что сейчас они забудутся и начнут разговаривать нормальным языком.

— Можно девочку... — тихо и нерешительно предложил доктор Е.Во., — по воскресеньям... или мальчика? — ехидно дернул подбородком.

— ...Э-э-э? — растерянно пошевелил плечами под мундиром господин Дурново. — Я все понял, не надо волноваться... — осведомился одним коротким взглядом — за спину (доктор Е.Во. задышал), словно надавил педаль унитаза, — сработало безотказно по правилу рычага и простоты конструкции.

— Мы вас уговорим, — пообещал доктор Е.Во.

Секундная пауза. Доктор Е.Во. подмигивал господину Дурново. Господин Дурново — доктору Е.Во. Играли в странную игру. На занавеске армейского фасона — никаких излишеств — сидела знакомая (Психея-бабочка-душа чиновника) бабочка. Там, где безраздельно властвовала жара и глянцевито поблескивала листва тополей, ревели допотопные "ЧЕРЕПЪ" и "КАШАЛОТЪ". Часовой, налегая телом, открывал ворота. Воробьи, потомки динозавров, деловито поклевывали отбросы.

Можно было встать и уйти, не смотреть, не видеть. Груз ложного опыта — тела, привычек. Просто сделаться невидимкой. Вынашиваемая мысль, властвующая над материей. Не набираться наглости, а просто так: "За ваше здоровье, господин Дурново...", и отхлебнуть глоток ароматного чая с тонким кружком желтовато-янтарного лимона, не панибратствуя, не прося, а быть равным среди равных, раздать всем сестрам по серьгам, хотя бы так ублажить то, что нельзя пригладить в человеке.

— Что? — переспросил Иванов, отрываясь от окна и мыслей.

В комнате, переделанной под пыточную, плавал дух усмиряемой плоти. В сохранившиеся зеркала арестанты разглядывали свои лица и просили: "Вот здесь, пожалуй, под этой щечкой маленький шрамик, и зубик... нет, нет, клык уже шатается, малость отступите и отдавите посильнее пальчики. Достаточно... Благодарствую..." Мазохистски подставляли руки, чтобы подняться на дыбе. И даже сами раздували огонь, впрочем, здесь продвинулись дальше: на полках стояла батарея паяльных ламп.

— Непременно... — пообещал господин полицмейстер. — На днях я читал в журнале, что у наших подданных любовь к порядку. Лично я поражаюсь...

— Я пришел за своим сыном... — напомнил Иванов.

— Дадим вам таблетку ISGKT... — предложил доктор Е.Во. совершенно не в такт, — опробована лично... 

— Глотайте их сами, — сказал Иванов и обратился к господину полицмейстеру. — Я хочу видеть сына.

— Ну что ж... mon ami, этот вариант тоже учтен, — недовольно пояснил господин Дурново.

— Мы же не враги... — услужливо произнес доктор Е.Во., — мы в курсе...

Казалось, даже в сговоре они смотрели друг на друга свысока: господин Дурново — в открытую, доктор Е.Во. — только когда обращался к Иванову. После каждой фразы начальника у него рефлекторно топорщились прокуренные усы.

— И на том спасибо, — ответил Иванов, — и все-таки...

— В данном случае, — вздохнул господин полицмейстер, — не наличествуют смягчающие обстоятельства...

— Мой сын?.. — удивленно переспросил Иванов.

Почувствовал, как лицо закостенело. Впрочем, чего еще можно было ожидать?

— Ему ничего не поможет, — ответили хором и поспешно.