В воздухе смешивались острые запахи флотореагентов и щей: коридор в конце раздваивался — направо вел в столовую, налево — в химическое отделение фабрики. Лесков рассказывал о последних лабораторных новостях. Склонный к философствованию, Лубянский находил в его планах подтверждение общих законов. Он и сейчас — за это короткое время, что они шли от диспетчерской до кабинета Савчука, — успел развить целую теорию, как добиваться успеха.
— Безгранична только пустота, все великие люди умеют себя ограничивать, — утверждал он с увлечением. — Так учил Гегель, так думал Гете, так писал Маяковский: «Но я себя смирял, становясь на горло собственной песне». Самоограничение и концентрация сил на решающем участке — таково главное условие победы. Еще в древности высмеивали тех, кто растекался мыслью по древу. Тем более важен этот закон в технике. У нас, к сожалению, этого не понимают. В вузах твердят о диалектике, а в жизни предпочитают более привычную метафизику. И знаете, почему? Диалектика всегда оригинальна, она немыслима без нового — таково ее существо. А метафизика шаблонна. Шаблон, конечно, спокойней. Великий шаблон — вот символ веры наших заводских деляг и плановиков, этих особенно. Подождите, вы еще с ним столкнетесь!
Закатов с изумлением смотрел на возбужденного от остроты своих мыслей Лубянского. Закатов был широко образованным инженером, но он и не подозревал, что можно так обобщать простые производственные вопросы.
К Савчуку, как вечерами к Кабакову, входили, минуя секретаршу, — она даже не смотрела на посетителей. Самого Савчука часто не бывало, но кабинет всегда был заполнен народом — кто поджидал директора, кто писал за его столом, кто просто отдыхал, привалившись к спинке дивана. Бывали дни, когда Савчука выживали из его кабинета: там заседали смотровые комиссии, писали плакаты. Добродушный директор переезжал на время к главному инженеру или устраивался в центральной диспетчерской. Звонить по его аппарату считалось безнадежным делом: телефонистки отлично знали, что сам директор редко снимает трубку, вероятней всего, это посторонний — «дело не к спеху». Савчук только качал головой и посмеивался: «Ат, черти, знают, что ты звонишь, Василий Петрович! Ну и глаз у этих девок, по проводу видят!»
На этот раз Савчук был на месте. За вторым столом, торцом упиравшимся в его стол — это была обычная во всех кабинетах комбинация в форме буквы «Т», специально для совещаний, спорила группа людей, склонившихся над чертежом. Савчук указал на свободные стулья рядом с собой.
— Давайте сюда, автоматика! Очень хорошо, что явились. — Один из рассматривавших чертеж поднял голову и возмущенно уставился на директора. Савчук продолжал шепотом, опасливо косясь на стол — Тут у меня техническое совещание. Ну, мы тихонько.
Лубянский доложил:
— Опытная партия регуляторов смонтирована, результаты неплохие. Думаю, если остальные окажутся не хуже, дело у нас пойдет.
Савчук вздохнул.
— Плетется у нас дело, а не идет — за полгода четыре смонтированных регулятора.
Лесков подал директору график работ.
— Новый план монтажа и наладки, Павел Кириллович. С этого месяца наваливаемся на фабрику всем коллективом. Одно нас беспокоит: сумеете ли вы ежемесячно выплачивать тысяч двести — двести пятьдесят?
Савчук, надев очки, внимательно просматривал график. Один из споривших в сердцах ударил кулаком по столу. Савчук, оторвавшись от чтения, посоветовал:
— Зачем шум, товарищи, возьмите чертеж и уточните на месте.
Спорящие стали скатывать ватман и, громко препираясь, удалились из кабинета. Савчук, усмехаясь, покачал головой.
— О пустяке без ругани договориться не могут. Народ!
Он широким движением подписал график и протянул его Лескову. |