Книги Проза Грэм Джойс Реквием страница 39

Изменить размер шрифта - +
В помещении пахло сыростью, дождем. Школьники смущенно ерзали с каким-то странным пришибленным видом и прятали глаза. Наконец до него дошло, что на доске позади него, по всей вероятности, что-то написано, и он обернулся. На доске красовалась надпись. В классе наступила полная тишина, все ждали, как он воспримет это.

«Не желай жены ближнего своего, — гласила надпись. — Не прелюбодействуй. Мистер Уэбстер бегает за школьницами. Он их ебет». Там было еще много чего написано, а пририсованный сбоку схематичный член извергал семя в столь же схематичный рот.

Тишина позади накатывала на него, как приливная полна. Она пенилась у него за спиной, угрожая затопить; прилив обрушивался на доску с непристойностями и, разбиваясь о них, отступал. Он прочитал надпись еще раз, затем взял тряпку и спокойно стер ее, взял мел и написал плохо слушавшейся рукой: «Сегодня урок по основам религии. Что такое „Ветхий Завет"?»

— Возьмите учебники, — сказал он, следя за тем, чтобы голос звучал ровно. — Откройте на двенадцатой странице.

Здесь, в Гефсиманском саду, по его ноге под брючиной пробежал ручеек пота. В пещеру в скале песчаного цвета вошел монах-францисканец. Том погладил ствол оливы и решил последовать за монахом.

В пещере было покойно и прохладно. Стены отражали свет, наполняя пещеру тусклым янтарным сиянием. Монах в коричневой францисканской рясе и кожаных сандалиях сидел на табурете за столом и писал. В этом зрелище было что-то подлинное, внушающее уверенность. Чувствовалось, по крайней мере, что ты не в тематическом парке развлечений. Монах поднял голову и улыбнулся. Это был крупный человек с темными редеющими волосами и бархатными глазами.

— Простите…

Оказалось, что монах не пишет, а чертит с помощью линейки какие-то линии на чистом листе бумаги. Проведя очередную линию, он отложил в сторону шариковую ручку.

— Извините… — прошептал монах. — Я не очень… по-английски.

Том держал в руках листок бумаги, но колебался, стоит ли показывать его монаху.

— У меня вот это. На латыни. Я думал, может быть, вам это знакомо.

Монах взял листок.

— De profundis clamavi, — произнес Том нетерпеливо. — Из глубины.

— De profundis clamavi, — одобрительно подхватил монах. Положив листок бумаги на стол, он слез с табурета и воздел указательный палец к небесам, стараясь вспомнить английские слова. — «De profundis» — это псалом. Да, псалом сто, два и девять. — Глаза его разгорелись от усердия, а говорил он тихим ободряющим шепотом. Том подумал, что он, возможно, испанец. — «Из глубины взываю к тебе, Господи… Душа моя ожидает Господа более, нежели стражи — утра…» Это псалом о Господней милости и прощении. Это песнь восхождения.

Том потряс головой и, обратив взгляд ко входу в пещеру, прищурился от яркого солнечного света. Когда он снова повернулся к монаху, глаза его были мокры. Увидев это, монах улыбнулся и положил руку ему на плечо.

«Бедняга думает, что меня тронула красота псалма», — подумал Том. Ему было неловко. Расплакался, как ребенок. Откуда монах мог знать, что слезы были вызваны его собственными горестями? И прежде всего тем, что он не мог вспомнить, что он потерял раньше — жену или веру?

Поблагодарив монаха, Том вышел. Он чувствовал, что монах смотрит ему вслед. Солнечный жар сразу окутал его, как покрывалом. Ноги ступали неуверенно, слегка кружилась голова. Подойдя к древней оливе, он снял шляпу и прислонился к стволу. Из-за знойного марева он видел все вокруг немного искаженно. Слепящий свет обесцвечивал листву деревьев. Головная боль заставила его закрыть глаза.

«Если дело только в том, что кто-то там что-то написал на доске, — сказал Стоукс, — то это случалось со многими учителями.

Быстрый переход