Я была потрясена случившимся. Со мной за сценой случилась истерика. Я орала: «Представьте себе взрослого, которому скрутили руки и заставили неподготовленным выступать перед сотнями зрителей. Это же насилие, издевательство! Я же не в тюрьме. Почему со мной обращаются, как с преступником? Кто вам дал право унижать невинного человека? Пионерская организация или это ваша собственная инициатива? Одна вожатая забыла вычеркнуть из списка мою фамилию, другие ради того, чтобы поставить галочку о выполнении плана, готовы опозорить человека. Вас не волнует, каким путем будут выполнены все пункты программы праздничного концерта? Вы бездумные машины. Запомните, вы никогда больше не заставите меня плясать под свою дудку. А стихов я вообще больше никогда не стану читать со сцены. Я гордилась тем, что пионерка, и все делала, чтобы быть достойной этого звания. Я с удовольствием носила красную планку-нашивку на рукаве школьной формы. «Я звеньевая! Я отвечаю за десятерых одноклассников!» Но сегодня моя вера пошатнулась. Нет, она рухнула! Я не стану подчиняться тупым и бездушным роботам. (Тогда я уже посмотрела первый в своей жизни научно-фантастический фильм!) Если не сумели доказать, что ваше стихотворение полезнее, интереснее и красивее, так не приставайте. Когда на уроках на отметку учишь то, что не нравится, – это нормально, но зачем же в праздник заставлять делать то, что не по душе? Какой же это праздник? Если еще раз посмеете применить ко мне силу, я разделаюсь с вами поодиночке и отобью у вас охоту издеваться над кем бы то ни было».

До сих пор, когда вспоминаю тот гадкий случай, в душе сжимается комок обиды и боли. Пусть это и глупо, но в такие минуты я будто по-прежнему тот самый, растерянный, беззащитный и опозоренный ребенок. Комсомолкой я была уже не по убеждению, а по принуждению. Мать заставила. Боялась, в институт не возьмут.

– Я бы не связывала поведение школьниц-вожатых с неправильным влиянием комсомола. Переусердствовали девчонки, начальницами себя вообразили, глупышки. Тут скорее недоработка совета дружины, их попустительство. Сама знаешь, кто туда рвался и для чего. Лучше вспомни нашу классную вожатую, девятиклассницу. Сколько она с нами возилась, сколько души в работу вкладывала!

– И, тем не менее, я никогда от ребят не слышала «честное комсомольское». Неавторитетная была клятва. Скорее говорили «ей-богу». Хотя и оно давно себя дискредитировало.

– Просто мы к тому времени выросли из детских клятв, – усмехнулась Лена.

– А помнишь, какие соревнования по решению задач на скорость устраивала наша учительница! С каким азартом ребята стремились попасть в тройку или хотя бы в десятку лучших!

– Тогда же во мне возникла страсть рассказчика.

– Тебе не стоило большого труда увлечь нас и сделать постоянными слушателями. Здорово ты «заливала». Ярко, темпераментно, душевно. Мы балдели. Повзрослев и поразмыслив, ты отреклась от эмоций, сдалась практицизму, предпочла верный кусок хлеба – технический вуз.

– Генри Форд сказал: «Размышление – самая трудная работа, поэтому мало людей занимающихся этим делом», – улыбнулась Лена. Ей не хотелось погружаться в грустное. – И все же пионерия дала нам многое. Помнишь, старшая вожатая говорила: «Современные песни и танцы вы сами выучите, а вот прошлые надо прививать, чтобы помнили свои корни. Вы, став взрослыми, своим детям их передадите».