– Promesso.

– Тебя все равно сочтут за сумасшедшего, если ты проболтаешься. – Голос Леонардо зазвучал взволнованнее. – Мне кажется, я придумал устройство, с помощью которого человек может летать!

Эцио недоверчиво посмотрел на художника и засмеялся, решив, что Леонардо шутит.

– Придет время, когда тебе эта мысль не покажется такой уж смешной, – убежденно заявил да Винчи.

Он переменил тему и заговорил о «светлейшей» Венеции. Единственная из всех итальянских городов, она больше смотрела на восток, чем на запад. Отчасти это объяснялось торговыми интересами, отчасти – близким соседством с оттоманскими турками, захватившими половину северного побережья Адриатики. Леонардо говорил о красоте и вероломстве Венеции, где стяжательство у людей в крови. Он восхищался ее ricchezze. Потом заговорил о странном устройстве самого города, возникшего на болотистых землях лагуны. Великолепные палаццо и убогие лачуги держались на сотнях тысяч крепких деревянных свай, а знаменитые каналы были не столько украшением города, сколько суровой необходимостью. Леонардо восхищала неукротимая независимость венецианцев и их политическое могущество. Почти триста лет назад, во времена Крестовых походов, тогдашний венецианский дож Энрико Дандоло сумел заставить крестоносцев двинуться на Константинополь вместо Святой земли. Это устранило торговое и военное соперничество между Венецией и Византийской империей, поставив последнюю на колени. Все больше увлекаясь, Леонардо говорил о черных водах лагуны, хранящих немало тайн; о залитых огнями дворцах, о странном диалекте венецианцев, отличающемся от итальянского языка. Он говорил об удивительной тишине над утренними каналами. Его восхищало великолепие венецианских нарядов. Естественно, Леонардо не мог умолчать о венецианских художниках. Он жаждал познакомиться с Джованни Беллини, их «князем». Да Винчи мечтал услышать дивную венецианскую музыку, собственными глазами увидеть знаменитые маскарады. Помимо прочего, в этом городе, кичащемся своим богатством и роскошью, было чрезвычайно развито искусство… отравления.

– И все это я знаю только из книг, – вздохнул Леонардо. – Мне не терпится увидеть, каким все это окажется в действительности.

«А окажется оно грязным и противоречивым, как сам человек, – холодно подумал Эцио. – Города могут отличаться своей архитектурой, но люди везде одинаковы». Впрочем, эти мысли он оставил при себе, с улыбкой слушая восторженные слова друга.

Незаметно они въехали в ущелье, и теперь их голоса эхом отражались от каменистых, почти отвесных склонов. Чтобы увидеть их вершины, приходилось задирать голову. Эцио почувствовал внезапное напряжение. Двое сопровождавших их всадников уехали вперед, но в замкнутом пространстве цокот лошадиных копыт обычно бывает слышен на большом расстоянии. Эцио напрягал слух, но ничего не слышал. Ущелье наполнилось легким туманом, отчего сразу похолодало. Все это лишь усилило тревогу молодого человека. Леонардо, казалось, не замечал перемены, продолжая говорить о Венеции. Эцио увидел, что и погонщики как-то беспокойно переглядываются.

И вдруг со склона на дорогу скатились мелкие камешки. Лошадь Эцио испуганно заржала. Молодой человек запрокинул голову и сощурился. Высоко в небе висело равнодушное солнце. Оно светило прямо в глаза, мешая смотреть. Эцио удалось разглядеть лишь парящего орла.

Даже Леонардо почувствовал неладное.

– В чем дело? – шепотом спросил он.

– Мы не одни, – сказал Эцио. – Возможно, на скалах прячутся вражеские лучники.

Едва он успел это сказать, как сзади послышался громкий топот копыт. Молодой Аудиторе быстро развернул лошадь. К ним приближалось с полдюжины всадников под знаменем с красным быком на желтом щите.