И так было каждый день. В качестве публичного проявления любви, это было самое бо?льшее, о чем можно было желать. Может, он медленно проявлял чувства из-за всего происходящего или, может, он просто... Я не знаю.

     Леон издал сдавленный звук. Дверь скрипнула немного, когда он откинулся, открывая ее, и взглянул внутрь. Он махнул мне худой, вялой рукой.

     — После вас, миледи.

     О, Боже, я бы хотела, чтобы он больше не называл меня так. Но я только поправила сумку на плече и прошла мимо него. Было тяжело разыгрывать удовлетворяющее раздражение, учитывая, что я обувала кроссовки, но я пыталась.

     Так как я опаздывала на несколько минут, все уже были там. Даже учитель Бофорт, высокий, стройный, в позднем расцвете дампир, в выцветшем голубом вельветовом пиджаке и полосатых хипстерских брюках.

     Те дампиры, которые позднее обретают полную силу, выглядят так, будто они застряли в двадцати годах, а не в подростковом возрасте. У них также было что-то... я не могу вполне объяснить это. Тень вокруг глаз, или время от времени быстрое стряхивание беспокойным движением, как будто они страдают от боли. Огаст делал также. В это же время я подумала, что он был странным. У большинства охотников-людей случались нервные тики, как у Хуан-Рауля де ла Хойя-Смит — еще один старый друг отца. Он охотился на чупакабру и другую фигню ближе к Тихуане. Он также плевал на пол каждый раз, когда кто-то говорил про неудачу, и его представление об удачи... странное.

     Кольцо вокруг Луны? Неудача. Шляпа на кровати? Ещё большая неудача. Проснулся и увидел белку? Удача. Канадские гуси? Удача. Но чайки? Неудача. Он называл их «крысами с крыльями». Но он любил голубей. Попробуй разобрать, что к чему!

     Бофорт проделал странное движение, как будто хотел поклониться, но вовремя остановился, выпрямился и отряхнул свои манжеты. Под голубым вельветовом пиджаком рубашка у учителя была вычурной и странной. Она была похожа на изношенный шёлк.

     — Ах, здравствуйте! Здравствуйте!

     Через парней прошелся шорох. Никто из них ещё не сел; диваны и мягкие кресла, расположенные двойным кругом вокруг учителя, стояли пустыми. И все смотрели на меня.

     Ничто не становится проще!

     Я выбрала диван во втором ряду и опустилась на него. Леон встал позади меня как безмолвное напоминание. Я знала, что его руки были скрещены в расслабленном жесте, а голова опущена немного вперед так, что его глаза были скрыты за прекрасными волосами.

     Казалось, он заставлял всех чувствовать себя некомфортно.

     Они все изящно опустились на выбранные ими места. Другая половина моего дивана оставалась пустой. Как всегда.

     Как будто у меня была чума.

     Учитель прочистил горло:

     — Пожалуйста, передайте ваши письменные работы.

     Я наклонилась вперед. Парень, который обычно сидел передо мной — с волосами цвета ириски и любовью к дорогим шелковым рубашкам драгоценных тонов — оглянулся назад, забрал папку с докладом, которую я протянула, и стал ярко-красного цвета.

     Я старалась не вздыхать. Желтый блокнот и несколько карандашей скользнули из моей сумки, легли на стол и замерли в ожидании. Эскиз заполнял края бумаги: блоки каменной кладки сверху, заштрихованная трава снизу, и огромная пустота в середине.