Стою в гардеробной, растерянно перебираю вещи. В голове такая неразбериха, что я даже не могу сообразить сразу, сколько и каких вещей мне нужно с собой взять. Сколько дней мы пробудем в Париже, пока мидовцы уладят все формальности? Два…? Три…? В Москве уже неделю стоит жара, а там третий день идут дожди и прохладно — это мне Вера вчера по телефону рассказала. Значит нужен плащ, костюм, черные джинсы и футболки… Взгляд падает на новые вещи от Ёджи Ямамото… Вздохнув, снимаю их с вешалки. Вот и они пригодились. Все в точности, как предсказала бедная Вера: «в них только на похороны ходить». Прижимаюсь лбом к стене, закрываю глаза. Тоска такая, что зверем выть хочется. Через час мне придется смотреть в глаза отцу Веры. Что я ему скажу?! «Простите, не уберег вашу дочь»?! Чувствую себя последней сволочью… Я ведь всех в эту авантюру втравил, я…!

Вздрагиваю от раздавшегося в тишине телефонного звонка, открываю глаза. Нужно взять себя в руки. Нельзя так позорно расклеиваться. Сначала я должен разобраться с этой подозрительной аварией, привезти в Москву тело Веры и организовать достойные похороны. А потом уже предаваться самобичеванию и посыпать голову пеплом.

— Виктор, ты как? — слышу я в трубке сочувствующий голос Григория Давыдовича — Что там руководство решило?

— Я лечу в Париж вместе с отцом Веры. Все московские хлопоты на вас. Боюсь, Татьяна Геннадьевна сейчас не в состоянии делать хоть что-нибудь, так что привлеките Розу Афанасьевну к организации похорон. Нужно быстро решить, где пройдет прощание с Верой, и где семья ее похоронит.

— За это не беспокойся. Если возникнут трудности, я к Калинину обращусь или прямо к Николаю Анисимовичу, они помогут. Думаю Ваганьковское кладбище будет в самый раз. И похороны там удобнее всего организовать. Впрочем, как решат ее родственники.

Я тру виски, пытаясь собрать мысли в кучу. Получается плохо.

— И Майклу прямо сейчас позвоните — соображаю, наконец, я — У них раннее, утро — думаю, он уже проснулся. Если Гор сможет прилететь во Францию, буду ему благодарен. Мы видимо остановимся в гостинице при посольстве, пусть там меня ищет.

Поговорив еще немного, мы прощаемся с Клаймичем. Следом за ним начинается вал звонков. Слухи по Москве распространяются быстро — у многих приемники стоят сразу настроенные на Голос Америки, Би-би-си или радио Свобода.

Звонит Альдона по межгороду, потом Лада. Последняя рыдает в голос. У меня самого сердце в клочья разрывается, пока я ее успокаиваю.

Потом быстро переговорил с музыкантами — позвонили Роберт и Коля Завадский. Я уже опаздываю, но понимая состояние коллектива нахожу в себе силы всех подбодрить, заверить в том, что наши размолвки со старшей Кондрашовой никак не вылезут на похоронах Веры. В чем я, кстати, совсем не уверен. Татьяна Геннадиевна 100 % обвинит меня в гибели дочери. Кого же еще?

Бросаю взгляд на часы — пора мчаться в аэропорт. Оставив записку для мамы и потрепав на прощанье по голове притихшего Хатико, направляюсь к машине. Господи, дай мне сил пережить ближайшие три дня…

…Мы подъезжаем к самолету практически одновременно. Я только успеваю выбраться из машины и взять из багажника спортивную сумку, как рядом с нами останавливается еще одна черная Волга.